– Как твое имя и из каких ты?

– По родству не скажу, не принято у нас, сглазу боимся, а по-людски Мигуном прозвали. С Россошей я.

– Смерти легкой ищешь? Прикажу легко убить, если в Бога единого веруешь и в сына его Христа. И если расскажешь мне, откуда такая ватага тут собралась. Нет, так конями порвут тебя да диким зверям на забаву оставят. Скажешь?

– Скажу, – вздохнул бородач. – Набольший наш, как прозывают, не скажу, не знаю, собрал много люду по лесам. Хитрое дело удумал он. Тебя, сотник, отвлечь, на обозы напасть, а что в обозах рухлядь, он знает. На княжну с посольством он когти точит, на злато и камушки, что в приданое с собой везет княжна. Должно, уже и свершилось. Посольство не здесь, за рекой пойдет, так у них уговорено.

– Ах ты! – закричал Путислав и закрутился на месте, стискивая окровавленную саблю. – На конь его, стеречь до моего возвращения! Три десятка со мной!

Маленький отряд кинулся в реку прямо с обрыва. Кони вынесли, отфыркиваясь и гребя сильными ногами. Дружинники плыли рядом, держась за седла. На берегу с ходу закинули ноги через седло и вынеслись на берег уже в стременах. Скакали долго, сдвинув шелома на затылки, закинув щиты за спину, а ножны с саблями зажав под бедрами, чтобы не хлопали на скаку коням по боку. Вихрем, соколами летели три десятка храбрых воев. Все молодые, задорные, почти никто бород не брившие, а многие и девок не целовавшие. Но у каждого за плечами не один поход, не одна жаркая сеча.

Путислав дважды поднимался на холмы и всматривался в окрестности, пока наконец не заметил пыль промеж двух байраков. Конные летели за возами, и хорошо видел Путислав из-под руки, что несколько возов были высокие и крытые. Княжна! Уставшие кони тяжело дышали, вздымая мыльные бока, но, повинуясь плетям и шпорам, впивавшимся в окровавленные бока, снова слетели с холма и понесли седоков через луг по высокой до стремян траве.

Путислав перекинул щит вперед, ухватился за ременную петлю и подобрал повод. Руку с саблей отвел назад и в сторону, готовясь по малейшему признаку вытянуть руку и принять на щит пущенные стрелы. Но стрел не было. Воины, охранявшие посольство, развернулись в линию, но разбойников было намного больше. Они рассыпались горстью камней, разбили строй и навалились по несколько человек на одного. Путислав видел, как мелькают блестящие шелома, кольчуги, как взвиваются клинки и опускаются вниз. И валятся, и валятся люди под копыта коней. Много в коже и шкурах, но много и в кольчугах и красных плащах.

На первого же врага Путислав направил своего коня и сбил его вместе со своим конем наземь. Ударил, разрубая щит напополам, щитом отвел удар копья, перерубил древко и тут же отмахнулся от чужого меча, поворачивая коня. Мелькнула тень сзади, развернулся в седле, прикрываясь щитом, и получил страшный удар топором. Рука онемела от удара, но сабля не знала промаха, разрубив противнику кисть, а потом и плечо. Что-то тяжелое ударилось по шелому, в глазах поплыло, но верный конь вынес и поскакал по полю.

Покрутил Путислав головой, оглянулся по сторонам, и сердце сжалось. Мало дружинников у него осталось, очень мало, а шкуры все мечутся и мечутся вокруг. Обрадовало то, что крытые возы удалялись, никем не преследуемые. И снова направил он коня в самую гущу, но конь споткнулся, упал на передние ноги, и всадник полетел через его голову, теряя щит.

Вскочил на ноги, вырвал из-за пояса длинный кинжал, взял его клинком вниз, и тут же налетели двое конных. Одним ударом сабли отбил в сторону меч, другой удар принял кинжалом, и саблей ударил в бедро всадника. Тот закричал и отшатнулся в сторону, брызжа кровью, но второй всадник изловчился и ударил по шелому. Меч скользнул, и Путислав чуть не упал на колено. Успел ударить саблей коня под передние ноги, рубя связки.

Пока отскочил в сторону, отбил еще двоих, ранив одного и разрубив лицо другому. Упавший с конем разбойник тяжело поднялся на ноги и пошел боком, приноравливаясь к противнику. Пол-лица закрывал шлем чудной ковки. Схватились в клинки, рубились с искрами, пока Путислав не ранил врага в руку. Тот перехватил меч в левую и накинулся с новой силой. Сражаться с левшой неудобно, непривычно, и силы уже покидали. Но противник ослаб быстрее от потери крови. Ударил Путислав его в бедро, потом в живот, толкнул ногой в грудь, и упал разбойник на спину, не в силах шевелиться.

Путислав, тяжело дыша, подошел ближе, концом сабли подцепил ремешок на шее и сбил шлем с головы поверженного врага.

– Стожар? Ты?

Черноволосый смуглый разбойник сморщился от боли, борода залита кровью, рука зажимает рану на животе, а глаза смотрят весело и задорно.

– А ты, Путислав, думал, что я мертвый, что меня вороны склевали?

– Думал, – оскалился сотник. – Выходит, ты в разбой подался, а ведь лихой дружинник был, и тебя мы как товарища оплакивали.

– Каждый сокол норовит выше других летать, – прохрипел Стожар.

– Не летать тебе соколом! – крикнул Путислав и наотмашь рубанул разбойника по шее.

Голова отлетела и покатилась по траве, разбрызгивая кровь. Тело еще дергалось, еще била кровь струей из разорванных вен, а на Путислава уже навалились двое с топорами. Он отступал к возам, но с каждым шагом все тяжелее. Из множества порезов сочилась кровь, сабля скользила в окровавленной ладони. Но тут из-за лесочка выскочили конники, резкие незнакомые крики разрезали воздух. Путислав пошатнулся, когда чужой меч ударил его в бок, прорвав кольчугу в том месте, в которое чужие клинки сегодня не раз уже попадали. Острая боль заполнила все внутри, в глазах потемнело, но смертельного удара никто не нанес.