Мужчина с достоинством кивнул, но губы его заметно дрогнули.

– Совершенно верно. Я, как сотрудник театра, занимаюсь именно реквизитом и другим оснащением.

– Вы русский? – спросил Борисов. – Давно во Франции?

– Двенадцать лет. А это имеет какое-то значение…

– Нет конечно, – улыбнулся Борисов, глядя, как таможенники вынимают, аккуратно распаковывают и раскладывают на столе изделия.

Картина была вполне мирной и рутинной, если бы не приход еще одного человека с большим серебристым чемоданчиком. Он скромно вошел, вполголоса пообщался со старшим смены и следователем прокуратуры, а потом на соседнем столике стал раскладывать свою переносную лабораторию. Появились мощный микроскоп, пузырьки с химикатами, блестящий инструмент, пластиковые перчатки.

– Я не понимаю, – начал возмущаться уже откровенно обеспокоенный действиями таможенников господин, именовавшийся по документам Скорыниным. – Меня в чем-то подозревают? Кажется, я предоставил все необходимые документы, я добросовестно прошел…

Ему не ответили. Все присутствующие в комнате как завороженные смотрели на руки эксперта. Позвякивали пузырьки, шелестела бумага, в которую он заносил какие-то данные, Наконец, спустя почти тридцать минут эксперт оторвался от своего оборудования, снял перчатки и поднялся, протягивая Храпову акт своего исследования.

– Проверкой на месте с использованием соответствующей и утвержденной методики, – сказал он, – установлено, что данные изделия являются подлинными и имеют несоизмеримо высокую стоимость. Камни, использованные при их изготовлении, относятся к категории ювелирных. Это рубины, аметисты и алмазы. Золото имеет…

Перечислял он долго, несмотря на то что Храпов читал документ. Вряд ли у них это было оговорено заранее, чтобы сразу сломить курьера, просто результат оказался неожиданностью для всех. И когда эксперт заявил, что изделия предположительно относятся к одиннадцатому, двенадцатому, четырнадцатому и шестнадцатому векам, господин Скорынин сник.

Храпов посмотрел на Борисова, и полковник ответил ему таким же удивленным взглядом. Получалось, что никто не подменял во второй раз изделия в экспозиции. Там так и остались подделки, а настоящие сокровища пытались вывезти из страны только что по поддельным документам. Будет, конечно, и более глубокая экспертиза в стенах некоего ведомственного учреждения, будет настоящий и окончательный акт, утверждающий и возраст, и ценность использованных материалов, и историческую ценность изделий в целом.

– Ловко, да? – почесал Храпов подбородок, отводя Борисова в сторону. – Не кажется тебе, что мадам кинула вообще всех на свете? Такого от нее никто не ожидал. И никакой скандал уже ничего бы не спас, никакие договоренности никому не помогли бы. И никаких перечисленных штрафных санкций она не ждала на другие счета, минуя счета Лувра. Теперь ты понял, в чем суть затеи?

– А может, у нее возможности не было осуществить вторую подмену?

– Ты думаешь, что при ее способностях она бы это не провернула? Это была сказочка для ушей Жучкова про то, что ей срочно нужен помощник из числа работников музея. На фиг ей никто не нужен. У меня эта мысль недавно проявилась в голове, когда мы твоего Антона со Славиной вызволяли. Чувствую, что разнобой какой-то пошел.

Антон был весь в предвкушении. Наверное, это молодость, думал он. Она толкает людей на дешевые эффекты, она прививает вкус к чисто эстрадному успеху, зрелищности, торжеству формы, а не содержания. Казалось бы, и так ее возьмут, и без него обойдутся, но когда Борисов сам предложил Антону подъехать в музей, он обрадовался. Как же, объявиться перед лицом человека, который считает тебя уже мертвым, который уверен, что убил тебя.

У входа Антона встретил сам Борисов. Осмотрев своего оперативника с ног до головы, обратив внимание, как тот морщится при ходьбе, он покачал головой:

– Ты нам нужен для эффекта, Антон, но по большей части молчи и не встревай. Твое дело теперь десятое. «Жучок» в кольце, запись разговора несанкционированная – это тебе не шутки. Да и вообще тебя там не должно быть. Ты мой секретный сотрудник, и я на тебя рассчитываю. Так что эффект на мадам будешь производить чисто внешний. Пошли.

– Вы хотите ее брать сейчас и здесь?

– А чего тянуть? – как-то легкомысленно ответил Борисов.

– По-моему, у нас на нее улик как улитка чихнула. Меня включать нельзя, доказательства похищения Славиной на воде вилами писаны. Если только Жучков по своей инициативе ее сдаст, так при нашем судопроизводстве и УПК собственное признание доказательством вины не считается, и наговор не учитывается без прямых улик.

– Хорошо учился? – равнодушно спросил Борисов, сворачивая в служебный коридор. – Люблю, когда у меня подбираются грамотные сотрудники.

Антон посмотрел в широченную спину Борисова и промолчал. Что-то шеф темнит, чего-то он недоговаривает.

Дверь в кабинет заместителя директора музея оказалась чуть приоткрыта. И тут открылась еще одна дверь в этом же коридоре. Это был кабинет научных сотрудников, в котором работала Славина. Оттуда вышли следователь Храпов со сосредоточенным лицом и двое оперативников Борисова. Еще двое оперативников появились сзади и перекрыли выход из коридора. Храпов и Борисов обменялись кивками, и следователь решительно вошел в кабинет.