Хотя самолет шел под управлением автопилота, командиру самолета было не до сна. Навигационные вопросы беспокоили его не меньше, если не больше, чем нас, штурманов.

–  Ну, как, штурманы, с астрономией уже покончено?
– обратился к нам Пусеп.

–  Да, покончили, медленно идем, не успели удрать от солнца.

–  А скоро ли будет Гренландия?

–  Гренландия будет через час, - ответил я.
– Но у меня есть сомнения в том, что мы ее, эту самую Гренландию, увидим - она будет закрыта сплошными облаками. Этого надо было ожидать по прогнозу, это видно и сейчас по нашей погоде.

–  Да, - протяжно сказал пилот, - а как же вы там со своими расчетами обойдетесь без Гренландии? Не проскочите? Да и вообще пора решать, куда будем лететь на посадку. Как обстоят дела у радистов со связью?

Отвечаю:

–  С Гренландией будет все в порядке, а с радистами дело обстоит так: двое спят, а третий, дежурный, дремлет на своем сиденьи. Сейчас возьмусь за радистов, буду добиваться от них связи с землей. [39]

Я попытался объясниться мимикой и жестами с мистером Кемпбелл, но ничего из этого не получилось. Тогда взялся за дело знающий английский язык Романов. Он завел с радистом длинную переписку, в результате которой выяснилось, что радиосвязь есть только с Исландией и больше ни с кем.

Я снова решил поговорить с радистом. На этот раз я сказал ему два слова, понятные всем радистам:

–  Рейкьявик. Радиопеленг.

Мистер Кемпбелл обрадованно кивнул головой и заработал на ключе.

Через несколько минут с Рейкьявика получили радиопеленг. Он был равен 280 и показывал, что мы идем правильно, по намеченному маршруту.

Но скоро Гренландия, где надо будет решать вопрос смены курсов, а это будет зависеть от погоды впереди. Короче говоря, нам нужна была радиосвязь со станциями, лежащими впереди, а не оставшимися сзади.

Разбудил я своих радистов, Муханова и Низовцева, и предложил им во что бы то ни стало наладить связь с Канадой. И вот три радиста, разложив на коленях содержимое портфеля мистера Кемпбелл, устроили что-то вроде конференции.

Муханов тыкал пальцем в расписание, указывая на определенную частоту волн, Низовцев быстро перестраивал передатчик на указанную частоту, а мистер Кемпбелл, усиленно нажимая на ключ, с ожесточением отстукивал на ключе позывные. Потом все втроем, затаив дыхание, слушали несколько минут, вращая конденсаторы на приемнике. Не добившись ответа, снова разбирали листки инструкции и искали то, чего не могли найти. [40]

Глядя на их усилия, я вспомнил все большие перелеты, когда сотни станций следили за самолетом, и штурману стоило только нажать ключ, как ему сразу отвечало несколько станций на многих частотах. Не то теперь. Война ведется и в эфире. Перепутаны, перемешаны все волны. Нелегко в таких условиях наладить связь на большом расстоянии.

«Неужели придется без связи сделать такой солидный перелет» - подумал я.

Я тщетно пытался на радиополукомпасе обнаружить хоть какую-нибудь радиостанцию на острове Гренландия. Все было напрасно.

Мысли были направлены на то, как обезопасить наш корабль, предусмотреть все необходимое на тот случай, если бы нам так и не удалось наладить связь.

Антенная лебедка на нашем самолете располагалась недалеко от штурмана. На ней было намотано метров восемьдесят тонкого стального троса. Тогда я, выпустив всю антенну на лебедке, переключил свой радиополукомпас на выпускную антенну и стал на приемнике ловить по всему канадскому радиоволновому диапазону.

И тут случилось то, чего никогда еще не бывало в моей практике. Я громко, отчетливо услышал звук «а», все время повторявшийся. Ничего другого не было слышно. Откуда этот звук? Никаких радиомаяков вблизи нет и не может быть. А источником мог быть только радиомаяк. Смотрю на приемник, глазам не верю. Слушаю в телефон, ушам не верю. Зову Романова, включаю его телефон и спрашиваю, какую букву он слышит. Отвечает «а». Я показываю на приемник и спрашиваю, какая частота, Романов подтверждает, что все правильно. [41]

И в это время вместо одной буквы мы услышали позывные радиомаяка одного из предполагаемых для посадки аэродромов. У Романова глаза делаются все шире, он непонимающе смотрит на меня, затем берет карту и мерит расстояние от нас до радиомаяка. Невероятная вещь: простой маяк с радиусом действия в 300 километров мы слышим на расстоянии 1500 километров.

Так поразившее нас чудо объяснилось двумя причинами: длинной антенной и пространственной волной. Впоследствии мы в этом убедились. Радисты, увидев, как работает мой приемник на выпускной антенне, отобрали ее, лишив меня возможности слушать радиомаяк. Впрочем, это было сейчас не существенно, так как практически на таком огромном расстоянии пользоваться радиомаяком нельзя.

Через четыре часа полета по расчету времени мы были у южной оконечности Гренландии, о чем немедленно доложили командиру.

В погоде никаких изменений. Те же ровные белые облака, а над ними, на высоте трех с половиной тысяч метров, без колебаний, с привычным шумом идет самолет. Тень теперь не впереди, а немного в стороне, но так же неутомимо бежит вперед и мы ее никак не можем нагнать.

Гренландия осталась позади, и все вопросы, связанные с ней, отошли, точно их и не бывало. Теперь появились новые вопросы, а с ними новые сомнения: как-то будет дальше, какая погода впереди. Связь с землей нужна дозарезу, а ее все нет и нет.