По прогнозу предполагалось, что на материке погода лучше, чем на острове Нью-Фаундленд. Договорились с командиром ориентироваться на аэродром Гусс-Бей в Канаде. [42]

Наши радисты возбужденно роются в объемистой инструкции, крутят ручки, советуют, предлагают, требуют. А невозмутимый мистер Кемпбелл сидит с олимпийским спокойствием, соглашается с радистами, кивает головой, изредка улыбается и методично выстукивает на ключе.

Прошел четвертый, пятый и шестой час полета. Солнце поднялось выше. Под нами безграничное облачное поле. Кругом чистый прозрачный арктический воздух. Лучи солнца зайчиками отражаются в стеклах. В такую погоду лететь и лететь, жить да радоваться солнечному дню.

Но внутри самолета сейчас не до красот. Атмосфера накаляется. Командир теребит двух штурманов, два штурмана теребят трех радистов, и все это упирается в одно - нужна связь, нужна погода, надо решать, что делать.

Наступило время для решительных действий. На радистов надежды мало. Надо было самому выкручиваться из обстановки, пока еще не угрожающей, но очень сомнительной в перспективе.

Отбираю у радистов большую выпускную антенну и включаю ее на радиополукомпас, предоставив радистам заниматься экспериментами с двумя жесткими антеннами.

Нахожу на приемнике радиомаяк Гусс-Бея и слышу знакомый звук «а». Мы идем по одной стороне зоны радиомаяка и по моим расчетам скоро должны будем войти в самую зону и по ней без труда выйдем на аэродром. Но какая же там погода?

Переключаю приемник на радиомаяк другого аэродрома на острове Нью-Фаундленд и слышу одну букву, от которой у меня и руки опустились: буква не та, которая должна быть по нашему месту и по схеме радиомаяка. Стало ясно, что либо мы далеко от тех точек, которые считаем своим [43] местом, либо один из радиомаяков работает не так, как у нас в схемах указано.

Надо было предпринимать что-то решительное.

–  Эндель Карлович!
– обратился я к командиру, - подверните вправо градусов тридцать и будем входить в зону радиомаяка.

–  А долго ли мы будем в нее входить? Горючего у нас не так уж много.

И Пусеп переключил коммутатор на борттехников и стал с ними подсчитывать остатки горючего.

Минут десять прошли с новым курсом, но до зоны маяка не дошли. У меня возникло опасение, что именно этот маяк на нашей схеме показан неверно. Решил итти прежним курсом, чтобы не увеличивать ошибки: если она была нами допущена. Снова обращаюсь к командиру:

–  Эндель Карлович! Давайте ложиться на прежний курс.

–  Что, уже в зону вошли?

–  Нет, зоны мы еще не нашли, но думаю, что скоро найдем. Как с горючим?

–  Горючего еще на два часа, не больше.

В своих списках американских и канадских радиостанций я нашел три небольшие морские радиостанции, расположенные у берегов Канады, которые работали на одной волне по одной минуте каждого часа. С их помощью я решил проверить свое место и правильности работы радиомаяков. Я легко поймал и запеленговал все три радиостанции в течение трех минут.

Рассчитав и проложив на карте обратные радиопеленги, я убедился, что больших отклонений от маршрута у нас нет, а маяк Гусс-Бея работает неверно.

Задача была решена. Курс самолету немного правее, буква «а» с радиомаяка слышалась все [44] слабее и слабее и, наконец, совсем пропала, До слуха доходил только один тон средней зоны.

Появились разрывы в облаках, сквозь них далеко внизу видно море с плавающими льдинами. По старой полярной привычке пишу в бортжурнал: «мелкобитый лед до 5 баллов».

В это время на нас свалилось счастье, какое только было возможно в нашем положении. Началось с Пусепа, который вдруг сказал, что впереди облака кончаются. Кто-то истошным голосом закричал, что видит землю. И тут же радисты вручили нам бланк со сводкой погоды, в которой было сказано: «в Нью-Фаундленде туман, в Гусс-Бее безоблачно, видимость 5 км, ветер западный».

Это было полное исполнение желаний. В благодарность я отдал радистам, большую антенну, радиомаяк был хорошо слышен на маленькую верхнюю антенну.

Мы вышли на материк и в зоне маяка шли прямо на аэродром. Погода была безоблачная, все облака остались позади и только в заливе над озерами и речками стоял туман.

Теряем высоту, идем вперед, в самолете становится все теплее. Пассажиры снимают меховое, чистятся, приводят себя в порядок. Радисты через каждые две минуты суют нам всевозможные сводки. Настроение на корабле праздничное, голоса веселые, все замечают, как красиво солнце и вообще какая хорошая погода.

Под самолетом - серая, холмистая, однообразная тундра, изрезанная речками и озерами. Серость кругом такая, что не на чем глазу отдохнуть. Под нами длинный узкий залив, вдоль которого мы идем. Где-то в глубине его будет наш аэродром. Но туман над водой расползался такими причудливыми фигурами, что невозможно определить, где залив, а где озеро. Но мы пользуемся радиомаяком [45] и идем точно В зоне, которая неизбежно приведет нас на аэродром.