"9 октября. -- Ночью в моей комнате было 8 градусов R. Это, положительно, не много".

"10 октября. -- Французский посланник телеграфирует, что вчера генерал Данилов, председатель комиссии для приема военнопленных, вышел из Владивостока в Нагасаки (на "Богатыре")".

"12 октября. -- Последние дни в плену -- самые томительные. Холод. К черту всякие записи!"

"14 октября. -- Сегодня приходил к адмиралу майор с высокодипломатическим поручением: сообщил, что начальник дивизии и прочие начальствующие лица предполагают устроить нам ("бывшим" военнопленным) прощальный обед. Адмирал, конечно, благодарил, но по существу ответил, что подобное приглашение делается, несомненно, с ведома и одобрения высшего японского начальства, между тем как мы лишены возможности своевременно получить санкцию нашего правительства на его принятие, а потому лучше было бы этого вопроса не возбуждать вовсе. Отказ, но в такой форме, что майору оставалось только благодарить.

Опять ставлю аналогию: после франко-прусской войны мог бы затеять нечто подобное какой-нибудь немецкий генерал, стерегший французских военнопленных? -- Нет! -- Ведь немцы не могли не относиться с уважением к своим врагам! Они побоялись бы подобным предложением поставить в неловкое положение и себя, и французов... Почему же рискнули японцы? По наивности? Ну, это вряд ли... Просто потому, что они нас не уважают... И не без оснований! Сами даем тому достаточно поводов! Уж я не говорю про Z или X, которые готовы восхищаться простым поленом, единственно потому, что оно -- "настоящее японское"... Это -- психопаты!.. Но вот сегодня (недавно) прохожу мимо канцелярии и вижу такую сценку: три японских солдата (один из них унтер-офицер, говорящий по-русски) и русский штаб-офицер сидят за столом, курят и дружно беседуют о достопримечательностях Киото, которые стоит посмотреть...

Пожалуй, что японцы вправе нас третировать..."

"15 октября. -- Сегодня утром +7 градусов R!"

"16 октября. -- Адмирал получил от французского посланника телеграмму, что флагманам с их штабами и капитанам кораблей разрешено возвращаться "по способности".

"17 октября. -- Адмирал решительно не хочет возвращаться кружным путем на иностранном пароходе. На Стесселя не похож. Телеграфировал Данилову свою просьбу: разрешить ему отправиться во Владивосток на "Воронеже", который выйдет из Японии одним из первых. Я его вполне понимаю.

(Характерная черта: генерал Данилов не только не навестил адмирала проездом через Киото, не только не прислал кого-нибудь из многочисленных членов своей комиссии лично переговорить с ним, но даже не удостоил его ни одним словом ни почтой, ни телеграфом.)

'Не хочется верить газетам: так скверно пишут о положении дел в России".

"18 октября. -- Убедил NN, как старшего (не считая адмирала) из обитателей храма, вступиться перед японским начальством за нашу молодежь, над которой японские жандармы "на отдачу" прямо-таки глумятся".

19 и 20 октября -- те страницы, которые я решил пропускать.

"21 октября. -- Видимо, японцы, несмотря на вежливое, но категорическое предупреждение со стороны адмирала, все же решили попробовать устроить обед. И не без оснований. Правда, большинство (не только у нас, но и в других местах заключения) ответило благодарностью и учтивым отказом, мотивированным соображениями, уже ранее высказанными адмиралом; но нашлись и такие, которые его приняли... И знаете почему? Чтобы засвидетельствовать свое свободомыслие, показать, что они "не идут в поводу" у адмирала! На этих можно было хоть сердиться, но зато по адресу наших психопатов-японофилов оставалось только развести руками: они чуть не плакали при мысли, что может расстроиться "настоящий" японский обед с гейшами!.. От души злорадствовал (и до сих пор не раскаиваюсь в этом чувстве), когда получено было уведомление, что за малым числом лиц, принявших приглашение, обед, к величайшему прискорбию начальника гарнизона, состояться не может".

"22 октября. -- Тоска. Ничего и ниоткуда. Уныло шумит осенний ветер; блеклые листья кружатся в воздухе и бьются о бумажные стены; нелепо мотаются полуобнаженные деревья; пруд -- мусорный, грязный... не пруд, а лужа... рыбы попрятались в глубину... А на душе так скверно... Кабы тоже спрятаться куда-нибудь... да поглубже! с головой спрятаться!.."

"23 октября. -- В 8 ч. утра +6 градусов R. Руки мерзнут. Вернулся из Токио мичман, князь Г., которого снаряжали туда на разведку. Рассказывает такие анекдоты, что не решаешься верить. Почему-то (пути Божий неисповедимы) председателем комиссии для приема военнопленных назначили бравого генерала Данилова, прямо с позиции, откуда он грозил врагу. Генерал осведомился: что ему делать в Японии? Ответили: французский посланник вас научит, а вы первым делом выберите себе шесть штаб-офицеров в качестве членов комиссии, адъютанта, письмоводителя и штат писарей. Сказано -- сделано. Сели на "Богатырь" и поехали. На всякий случай начальство зачислило в комиссию и командира "Богатыря", но он оказался бойкотированным, так как был склонен "миндальничать" и прямо надоел разговорами о том, что и как "принято" в международных сношениях. По прибытии в Нагасаки его там и оставили (под благовидным предлогом), а сами проследовали в Токио. В Токио -- новое затруднение: и сам генерал, и его адъютант, и члены комиссии знали на иностранных языках только "комнатные и закусочные слова", и когда японцы пытались вступить с ними в сношения на французском или английском диалекте, то они категорически утверждали, что "по-японски" не понимают... Даже для переписки с французским посланником пришлось нанять... японца-переводчика!.. За завтраком во французской миссии, на который попал наш мичман, он оказался в роли драгомана и даже не мог не слышать, как генерал подбадривал своего адъютанта, приказывая ему не упускать случая и "через своего" выспросить все, что нужно... Armand писал адмиралу, что ожидает прибытия комиссии, председатель которой будет снабжен необходимыми инструкциями и полномочиями, а этот председатель спрашивает его же, "где и сколько пленных? как их будут эвакуировать? сообщите мне инструкции..." В результате японцы взяли инициативу на себя, а бравому генералу приходилось стараться только об одном: как бы суметь выполнить их предписания... При "безъязычии" и это не всегда удавалось...

О, милая Родина! узнаю тебя из моего печального далека. Неужто нельзя было найти одного генерала и десяток штаб-офицеров, говорящих на иностранных языках? Ведь сколько их было в действующей армии! Кому нужен был этот водевиль? Какая путаница, какая растерянность, какое отсутствие не только организации, но даже способности к организации! А ведь какой-то большой военный (не помню кто) сказал: "Организация есть мать победы".

От злости ложусь спать в 7-м часу вечера.

Черта с два! Немного проспишь при 4 градусов R! Проснулся от холода и пошел пить чай к адмиралу..."

"24 октября. -- В 8 ч. утра +2 градуса R! Руки -- как крюки (по пословице). Едва царапаю эти строки. Прошелся по храму. Картины вроде: "Французы после отступления из Москвы" или "Русские на Шипке". Скорчившись, завернувшись в одеяла, прикрывшись, чем можно, жмутся к хибачам (жаровни с горящими угольями).

Сегодня был Вирен. Почему-то -- моя симпатия, хотя в Артуре он энергично настаивал, что, перебравшись со своими пушками на берег, мы принесем наибольшую пользу делу. Вспоминая бой при Шантунге (28 июля 1904 г.), я теперь, пожалуй, готов с ним согласиться... Разве настоящие моряки могли бы так проморгать выигранное сражение из-за того, что убит начальник эскадры, что флагманский броненосец вышел из строя?.. А если нет моряков, то разве можно надеяться на успешные действия в море?..