Депутация с колдуньей не успела обойти всю деревню, когда приехал ветеринар. Он потребовал старосту и велел собрать сход. Староста перепугался и по задворкам проводил колдунью вон из деревни, заплативши 20 копеек с головы и по два яйца. Тревога наша оказалась напрасной, так как ветеринар сказал, что от укусов бешеным скотом другого скота зараза не передается, а только от укусов хищных зверей: собак, кошек и волков. Когда мужики это поняли, стали ругать тех, кто первыми настояли привести знахарку. "Эва, 40 двугривенных даром отдали, лучше бы их пропить", -- говорили некоторые. "А может, она их назад отдаст, нарядить подводу и послать кого посмелее?" "Мертвого с погоста не носят, не такая она дура, чтобы назад отдала, возражали другие, -- работала, работала, да чтобы даром это". "А этот черт и тут выгадал, -- сказал староста, указывая на меня, -- хоть 20 копеек да в кармане остались".

– - Ему везде везет, -- сказал старик Соколов, -- у него и поповы деньги остаются, и праздничные, где нам за ним угоняться.

– - Все равно помрет-то, и пей и не пей, -- сказал Осип Михалыч, -- так мы уж лучше пить будем.

– - Да вы бы и рады не пить, да уж присосались-то к ней больно, -- возразила им одна старуха, -- а уж чего бы лучше в трезвости быть.

– - По его, хоть и хлеба не ешь, -- сказал Сычев, -- так только черти в аду живут: не пьют, не едят, а мы не какие-нибудь окаянные, мы православные, друг от друга рыла не воротим, все равно помрешь-то, что пей, что не пей, на что-нибудь ее да варят в нашем государстве.

– - Оттого и выгоднее ее не пить, -- сказал я, -- что все равно помрешь-то. Вот кабы от ней не помирали -- был бы расчет не пить, а то, наоборот, только и послышишь: тог опился, а тот удавился, а тот замерз в пьяном виде.

– - Мы этого не признаем, -- сказал Сычев, -- в животе и смерти Бог волен: от смерти не уйдешь, кому что назначено на роду.

– - И пить на роду назначено?
– - спросил я.

– - Нет, пить, это моя добрая воля: хочу пью, хочу не пью.

– - Ну, -- говорю, -- если добрая воля пить, значит добрая воля и умирать раньше времени, и совсем тут ни

192

при чем, кому что назначено. Напился по доброй воле Сигунов и замерз около деревни, напился Степан Галкин и тоже замерз, так и все другие.

– - Ну, мы ничего не знаем, -- сказал Соколов, -- мы не ученые, а попы вот ученые да и то пьют. А нам и Бог повелел.

После таких разговоров как-то само собой случилось, что мужики стали меня стесняться и не при всяком случае выпивать четвертную или полведра, которые они выговаривали при найме пастуха, десятского, старосты, при разрешении семейных разделов, при даче усадеб и т. д. А тем более что на меня глядя, и бабы стали просить из этих денег на баранки. Так, дальше -- больше, и прекратилось у нас общественное пьянство, и такие деньги стали раздавать желающим по рукам. Даже при весенних общественных молебнах о дожде и погоде, когда так твердо верилось, что если не выпить после молебствия, то не пойдет и дождь, и в таких случаях стали стесняться. Надо было пропивать общественные деньги, а мы, непьющие, и тут требуем свою долю деньгами. Так и расстраивалась всякий раз освященная веками общественная пьянка.

ГЛАВА 45. ЯПОНСКАЯ ВОЙНА

1904 год. Как-то совсем неожиданно к нам подкралась японская война. Что-то там писали газеты, что-то говорили на банкетах министры, чего-то требовали макаки-японцы, народ же почти ничего не знал. Газеты редко где выписывались по одной на деревню. И вдруг страшная весть: японцы без объявления войны напали на наш флот в Порт-Артуре и потопили наши броненосцы. Напали в корейском порту на нашего "Варяга" и "Корейца" и тоже потопили. А затем "Божиею милостью... Николай II, царь Польский и Великий князь Финляндии и проч., и проч...", объявляя об этом вероломном поступке наших врагов, повелевал призвать нашу армию и флот на военное положение...

Война началась. Год за годом стали призывать запасных и там и здесь стал слышаться плач и стон матерей и жен. Великое бедствие обрушилось на русский народ. Зачем и за что надо было идти погибать, никто не знал и не имел представления, тем более что с Японией мы находимся через море, и она вовсе не идет на русскую землю. А между тем сообщение за сообщением: потопили "Ретвизана", "Славу", "Победу", "Полтаву", "Петропавловск" и много других военных кораблей.

193

Если бы на месте Японии была Турция или другое близкое к нам государство, то само собой, такие беззаконные поступки вызвали бы взрыв негодования и возбудили бы высокое патриотическое настроение в народе. Но раз это касалось какой-то неведомой Японии, которой неизвестно чего было от нас надо, народ так-таки и остался равнодушным зрителем в этой войне, и популярной она не стала. Понятный в других войнах лозунг "За веру, царя и отечество" здесь был совсем не применим, так как никто ни нашей веры, ни царя и отечества трогать не собирался, а другого лозунга не успели сочинить, так и осталось пустое место. Война! За что война? А кто ее знает! За Порт-Артур? A где Порт-Артур? Да на китайской земле! А на китайской, и пускай китайцы за него воюют, а мы тут ни при чем, нашей земли не трогают.

Всю зиму 1904 г. шли мобилизации сибирских крестьян как более близких к месту действия, к весне же эта общая беда подошла и к нам, коснулась и нашего дома. 30 апреля я получил явочную карту о явке на сборник пункт, как запасной солдат. Оказалось, что меня уволили в запас на общем основании и воинского звания не лишили. Идти на войну, да еще на такую непопулярную, для меня было гораздо хуже каторги. По своим убеждениям я не мог себе представить, что я там буду делать и зачем я это стану делать? Руки опускались заранее, и заранее же я узнал, что пользы там принести не могу, а потому и не должен по совести обманывать начальство. Надо было отказываться, и я стал к этому готовиться. На подготовке в Туле я пробыл недель шесть и все никак не мог собраться с духом, чтобы отказаться. Я знал, что в военное время мой отказ вызовет самое суровое наказание, и я мысленно мирился с этим.

В казарме я слышал открытый ропот солдат, которые также осуждали эту войну и не хотели идти туда.

– - За что нам воевать, за чужую квартиру?
– - говорили солдаты из рабочих.
– - У нас собственности нет, а работать на других не все ли одинаково: будь то русский заводчик и фабрикант, будь то немец или японец. Может, японский-то купец еще дороже платить будет.

– - Ни за что не поеду, -- говорил один из них, -- как посадят в вагоны, так я на мосту в реку брошусь (он и бросился), пускай хоть могила на родине детям останется, а там сдохнешь, дети и могилы не будут знать.