Медведей все мы видели только издали и ни одного достать не могли, к великому огорчению как рьяных наших охотников, так и наших желудков, не желавших довольствоваться одной кашей.

Ботаническая добыча этого дня была очень велика и потребовала много времени для своей препаровки и упаковки. Тем не менее 25 июня мы тронулись в 11 час. обратно в Пущину. Возвращались тем же путем. Пройдя увалы с березником, уже вблизи селения, я обратил внимание на большие, высокие террасы с покосами и редкими деревьями белой березы. Затем крутой, около 5 саж., спуск к нижней луговой террасе, где и расположена Пущина и где ряды задернованного галечника, разделенные луговыми понижениями, остатками старых проток Камчатки, указывают на сравнительно недавнюю еще работу реки.

У Пущиной мы простились со старостой, с которым очень подружились за эти три дня, и закусили приобретенными в деревне хлебом и простоквашей. Затем тронулись далее вдоль берега Камчатки по хорошей, глубоко выбитой, сухой и твердой тропе. Путь все время белоберезником и лугами, которые здесь более обширны, чем где бы то ни было на полуострове. Парковый лес из каменной березы виден лишь в большом отдалении, где-то у подножия хребтов. Сегодня мы простились с ним надолго, так как в долине р. Камчатки ниже Пущиной каменной березы нет вовсе, и чтобы ее увидать, надо идти в хребты. На лугах особенно выдаются теперь крупными белыми шапками соцветия зонтичного Pleurospermum. Переезжая высокий увал террасы, я спугнул с самой тропы небольшого медведя, копавшего коренья. Вслед за этим, спустившись с террасы, я увидал влево реку, которая идет здесь несколькими рукавами и теряется среди тальников, из которых, превышая их, торчат стройные ветлы. Река подмывает правый берег и обнажает разрезы темных слоистых почв, совершенно лишенных гальки и образующих почву лугов.

Мы остановились, отойдя верст пять от Пущиной, среди великолепных лугов, обрамленных вдали более возвышенными увалами-террасами с белоберезником. Хребет стоит далеко влево, приближаясь к линии горизонта. Среди лугов интересные ключевые пруды с обрывистыми берегами. Бассейны эти с рыбками (колюшка?), с илистым дном, питаются холодными ключами, которые выходят из-под намывного возвышения, гривки, со стороны реки.

Среди этого уходящего из глаз лугового простора невольно приходят на ум мечты о правильном хуторском скотоводстве; однако уже то обстоятельство, что они ограничены площадью древних речных русл и что плодородие их зависит от речного ила, отложенного некогда рекой и теперь не возобновляемого, заставляет думать, что лугов этих хватит на поддержание лишь весьма небольшого числа лиц, которые могли бы здесь поселиться. Что местность эта пустынна, понятно, так как Камчатка заселялась некогда по рекам в зависимости от больших или меньших удобств рыбного промысла; здесь же, в верхнем течении, рыбы уже мало. Пущина, поселенная в этом районе по административным соображениям для поддержания тракта, бедствует и всегда была одним из самых бедных поселений, несмотря на огромную территорию и недурной охотничий промысел в ее окрестностях.

Почва этих лугов -- песок, темноокрашенный перегноем, с иловатыми частицами и глинистыми комками; на 0,5 м глубины к нему прибавляется речная галька, мелкая и легко рассыпающаяся при ударе. Небольшое возвышение, на котором мы стоим и у подошвы которого выходят ключи, образовано галечником.

26 июня мы прошли 24 версты, отделяющие луговые ключи от сел. Шарома. В верстах двух от стоянки среди лугов справа выходит река с хорошим, высоким собачьим мостиком. Затем луг становится суше, и тропа втягивается понемногу в белоберезник на высокой терраске, где впервые среди луга встречается характерное растение центральной Камчатки -- темноцветный ломонос (Clematis fusca).

Белоберезник этой террасы редкий, с сухими луговинами; за ним еще речка с тополями и ветловником, которую я перешел по срубленному тополю; потом луговая терраса и сухая верхняя терраса с белоберезником; дальнейший путь -- по последней. Террасы эти -- собственно террасы р. Камчатки, прорезанные речками-притоками, а не террасы последних. Тут, на полпути между Пущиной и Шаромой, поставлена деревянная юрта для остановок во время зимних поездок. Далее все белоберезник, в котором нередка крупная даурская лилия, вплоть до какого-то русла, небольшого, но сильно извилистого, за которым снова луговая терраса верст на пять шириной (от реки до леса). В одном месте тропа подходит к краю террасы, под склоном которой выбиваются обильные ключи. У подошвы небольшая ключевая речка, за которой обширный остров сырых лугов, а вдали пойменный лес по берегу Камчатки.

Перешли еще речку с рослым тополовым и ветловым лесом по берегу. Через речку крепкий, хороший, однопролетный мостик; затем сухая проточка с густейшим топольником и снова бесконечные белоберезники с лугами среди них; еще речка с берегами, заросшими вейником, и с редкими одиночными тополями. Еще далее за новой полосой белоберезника и лугами, где уже начали попадаться остожья жителей Шаромы, слева показался высокий и темный поемный или, вернее, береговой лес левого берега р. Камчатки; за ним опять луг с массой кустарников и отдельных деревьев боярышника, и вправо показались низкие домики сел. Шарома с маленькой, почерневшей от времени часовней. Мы свернули влево и, перейдя луг, разбили лагерь на самом берегу р. Камчатки, повыше Шаромского запора.

Сегодня мы окончательно оставили субальпийскую зону; стало теплее, днем даже жарко; тучи оводов и комаров до того отравляли существование наших лошадей, что с приходом в Шарому они почти перестали есть и начали быстро худеть. Мы защитились сетками, но чувствовали себя неважно. К счастью, ночи по-прежнему оставались холодными, и после заката вся эта нечистая сила быстро отправлялась на покой. Как и везде, оводы предпочитали солнечные дни и время между полуднем и 6 час. веч., а комары -- пасмурные дни, утро и вечер.

Почва нагрета в верхнем слое уже до 12° и выше (на глубине 0,4 м).

27 июня у Шаромы девятая дневка. Уже третий день, что в воздухе стоит мгла, мешающая видеть отдаленные гребни гор, которые теперь сравнительно удалены от нас. Жители называют эту мглу "маревом" и говорят, что она идет от сопок, вероятно с Авачи, так как ветер оттуда. По возвращении в Петропавловск я узнал, однако, что в это время Авача действовала еще очень слабо и не могла дать столько паров. Скорее это было чисто атмосферное явление, связанное с неравномерным нагреванием воздуха.