Очень эффектная пауза – и далее:

– Мы не можем передать его в руки правосудия. Это перечеркнет колоссальный труд десятков и сотен людей, создавших агентство, породит огласку и материальные потери… Поэтому! Руководствуясь пунктом девять стандартного контракта, исходя из интересов и прав клиентов фирмы, ее сотрудников и учредителей… я приговариваю этого человека к смертной казни.

Паренек встрепенулся было, завертел головой, не желая воспринимать услышанное, шагнул вперед – и тут же осел на руках подхвативших его конвоиров.

– Он из Литвы. По-нашему понимает, – прокомментировал из-за плеча Виноградова Рэмбо.

– Выполняйте! – скомандовал в первую очередь для замерших в ожидании инструкторов и клиентов Полковник. Затем добавил что-то на уже слышанном некогда Владимиром Александровичем гортанном языке.

Автоматчики отступили в стороны, и откуда-то из-за спины осужденного возник Кондор. Двумя безжалостными ударами он обрушил не успевшего ничего понять литовца на землю, рванул до пояса ворот его футболки…

Кто-то в строю – кажется, даже мужчина – взвизгнул.

– Мол-лчать!

Кондор медленно вытянул из кобуры пистолет, приставил его к обнажившемуся на груди телу и выстрелил лежащему без сознания человеку в сердце. Затем ловко запахнул убитого полами песочной безрукавки.

– Убрать…

Кровь даже не успела просочиться сквозь плотную ткань одежды, а тело уже оттащили куда-то в темноту.

– Внимание, господа… Внимание! – Инструктор снова начал переводить вслед за Полковником. – С сегодняшнего утра вводятся следующие режимные ограничения…

Владимир Александрович слушал плохо, поэтому уловил только, что обучающимся в лагере лицам теперь запрещается в течение всего периода подготовки употреблять спиртные напитки, за исключением пива, а также запрещается ношение не только огнестрельного, как раньше, но и холодного оружия.

– Ну и правильно! Нечего тут курорты разводить, – буркнул стоящий сзади Рэмбо.

– Все из-за баб, – согласился Освальд. – С самого начала незачем было с ними связываться.

– Интересно, как они его теперь спишут?

– Кого?

– Покойника, литовца этого… – Приходилось говорить сквозь зубы, потому что Полковник как раз посматривал в сторону инструкторов, ожидая, пока закончит переводчик.

– Ты чего, Пронин, дурак? Или шутишь? – сдвинул брови на лоб сосед по комнате. Его коллега сочувственно хмыкнул.

– Р-разойди-ись!

Обитатели лагеря торопливо, но стараясь казаться незаметными, покинули залитое светом пространство. Владимир Александрович, уходя, покосился назад – там, невозмутимые и полные чувства собственного достоинства, о чем-то беседовали Кондор и Полковник.

– Ты меня, Пронин, иногда просто удивляешь! – покачал на прощание головой Рэмбо. – Покойник…

Тогда, в тот поздний, уже перешедший в ночь вечер Виноградов его просто-напросто не мог понять.

В связи с чем, конечно же, остался в недоумении.

Виноградову приснился хромой цыган. В принципе, ничего плохого этот цыган не делал – подошел, попросил о чем-то, продемонстрировал расположившееся неподалеку многочисленное семейство… И исчез в закоулках сознания.

А до этого снилась картина. Якобы дарит ему лично Михаил Шемякин веселенький пейзаж: радуга, тучки, лужок, не просохший еще после августовского дождя. И вроде как благодарит художника Владимир Александрович, но стесняется попросить автограф на обороте – может, не принято теперь? Может, ценители и так, по манере письма руку мастера распознают?

Словом, программа для одной ночи вполне насыщенная…

Виноградов собрался с силами и открыл глаза.

Снизу противно тянуло утренним заморозком, не помогали ни слой пенопласта под матерчатым полом, ни спальный мешок.

Ныли – спина и ребра. Кожа в паху и на пятках чесалась, напоминал о-себе пробудившийся заблаговременно мочевой пузырь.

Наступивший день угадывался через тонкую ткань палатки.

Захотелось сложиться калачиком в тесной пуховой утробе «спальника» и сделать вид, что тебя здесь нет.