В тот день, когда Джон МакКрэкен покинул венесуэльскую сельву и оказался в Сьюдад-Боливаре, он был потрясен, узнав о том, что некий Луи Блерио [24] пересек на самолете сорокакилометровый канал Ла-Манш, отделяющий Францию от Англии.

А сейчас он сам находился на борту первого биплана, летевшего над Льянос.

«Элу это бы понравилось, — вновь подумалось ему. — Я просто уверен, что ему бы понравилось».

Не вовремя он умер: погиб, так и не узнав, что можно летать.

Уж чего-чего, а храбрости Элу Вильямсу было не занимать, из него вполне мог получиться такой же отважный летчик, как сам Король Неба.

Ему бы страшно понравилось сидеть в этом кресле: о такой смотровой площадке можно только мечтать — и наблюдать, как взлетают в небо тысячи птиц, как бегут испуганные олени или как всадник придерживает коня и, разинув рот, провожает взглядом железную птицу, пролетающую над его головой.

Через два часа они пошли на снижение; американец внимательно изучал местность, чтобы приземлиться на поляне, расположенной на левом берегу реки, где у самолета была возможность катиться до полной остановки в тени пальм мориче. [25]

Они спрыгнули на землю, размяли ноги и помочились, направив струю в ствол ближайшей пальмы. По завершении пилот вытащил из-под своего сиденья старое ружье и вручил его пассажиру.

— Постарайтесь добыть что-нибудь на обед, пока я буду заправляться, — сказал он. — Следует быть готовым: вдруг нам придется спешно взлетать?… — И, когда шотландец уже отошел, крикнул ему вдогонку: — Далеко не заходите! Мне говорили, что здесь полно бандитов!

— А где их нет? — услышал он в ответ.

Вскоре Джон МакКрэкен вернулся и притащил что-то вроде огромного грызуна с рыжеватой шерстью, с которого начал сдирать шкуру, орудуя острым охотничьим ножом.

Летчик следил за ним, наморщив нос.

— Что за отвратительное существо! — сказал он. — Похоже на гигантскую крысу.

— Это чигуире, [26] — пояснил шотландец. — Он действительно из семейства грызунов, однако питается лишь травой, а если испечь его на углях да посолить, будет просто объедение.

Обед и впрямь получился на славу, хотя пиво нагрелось, и, завершив трапезу, Джимми Эйнджел закурил свою старую трубку, привалился спиной к пальме и внимательно оглядел бескрайнюю равнину, над которой стояло марево, размывшее горизонт.

— Вот это жизнь! — воскликнул он, громко рыгнув. — Летать повсюду, приземляться, где вздумается, и знать, что мир принадлежит тебе, пока у тебя хватает на топливо.

— И это единственное, что вас волнует, не так ли? Чтобы было на что купить бензин?

— Ну конечно! — кивнул тот. — Я начал летать, когда мне исполнилось пятнадцать, и, как только сел на самолет, понял, что уже его не оставлю, пока мы вместе не рухнем вниз. Летать — это моя жизнь, и мне прекрасно известно, что это будет моя смерть, но не думаю, что существует смерть приятнее.

— Откуда вы родом?

— Из одного городишки в Миссури. Его даже нет на картах, но как-то раз в него завернул бродячий цирк, и я ушел с ним.

— И домой больше уже не возвращались?

— Зачем? Моя мать умерла, когда я был в Европе, а больше там нет ничего такого, ради чего стоило бы вернуться.

— В Нью-Йорке уверяли, будто во время войны вы сбили кучу немецких самолетов.

Американец кивнул, показывая всем своим видом, что не придает этому особого значения.

— Ну, это сильно сказано, хотя некоторые действительно упали, — сказал он.

— А что вы чувствовали, видя, как кто-то летит к земле, объятый пламенем?

— Облегчение… — ответил Король Неба с почти неуловимой улыбкой. — Облегчение при мысли о том, что, по крайней мере, на этот раз пронесло.

— И что же, в вас ни разу не попали?

— Было дело, только мне повезло, я смог приземлиться, хотя от самолета остались, считай, рожки да ножки. Это был новенький «Солнье», [27] на котором был установлен пулемет: это Ролан Гаррос [28] первым придумал хитроумную систему, когда пули вылетали в такт с вращением винта. — Он выпустил изо рта дым. — Великий человек был Гаррос! Толковый, храбрый, головастый!

— Я много о нем читал, — кивнул шотландец.

— Он был сам черт, когда изобретал разные штуки, чтобы сбивать немецкие самолеты, а летал, как ангел. У меня сердце кровью обливалось, когда я увидел, как его самолет развалился в воздухе, но мы не могли даже сесть, чтобы забрать тело.