– Это навроде статского генерала? – уточнил Михайло. – Стало быть, ты не просто барин, а ваше превосходительство. Ежели по Табели о рангах, так чин четвертого класса выходит. Выше тебя, Василий Никитич, мало кто и есть-то. А Татищевы… – задумался парень, – они вроде бы потомки Рюрика, через князей Смоленских?

– Ишь ты, какой смышленый! – засмеялся Татищев. – Умен ты, Михайло Потапыч.

– Михайло Потапыч – он в лесу бродит, а я – Михайло Васильич, – насупился парень.

– Вот и я про то. Здоровый ты, как медведь. Это ж надо, шестерых уложил, да еще и с ножами! – восхитился Татищев.

– Да че тут такого? – смущенно пожал плечами Михаил, хотя было видно, что похвала была ему приятна. – Зимой-то в нашей деревне делать нечего, так ходим в Холмогоры, на кулачках биться. А бывало, что с иноземными матросами драться приводилось. Приказчики да купцы, они смирные, а вот матросня! Скушно им за два месяца плавания, так зелена вина да пива нажрутся и девок наших задирать начнут. Ну а парни архангелогородские да холмогорские им мозги вправляют. Испанцы да португальцы – те сразу за ножи хватаются, если что не по им. А англичане – те только вдвоем да втроем на одного лезут. Кишка у них тонка один на один. Немцы – те молодцы, правильно дерутся.

– И часто дрался?

– Да не, не люблю я это дело, – признался парень. Вздохнул: – Токмо иной раз без этого не обойтись. Ежели заорут в Холмогорах, мол, наших, куростровских бьют, – бежишь! Как тут не побежишь? Был как-то случай – дедка Пантелей, что третью зиму на печке лежал, помирать собирался, крик услыхал, костыль ухватил да драться кинулся. Версты две до Холмогор бежал, а потом еще две версты чужаков костылем лупил! Опосля этого и помирать передумал, женился на молодухе да еще и деток наделал!

– Точно, одни Самсоны кругом! А уж ты – целый Самсонище!

– Ну, не знаю, барин, – заскромничал Михайло. – Львов у нас не водится, пасть им рвать не обучен. Да и ты, барин, тож молодец. Ты ж шпажонкой-то своей одному татю плечо распорол, а второму морду расквасил. Был бы клинок подлиннее, так и сам бы управился.

Похвала парня, оценившего его сопротивление (более чем скромное, по мнению самого Василия Никитича), была приятна. Подумалось – а ведь, не начни отбиваться, прирезали б али кистенем забили. А тут, верно, осерчали да решили душу отвести!

– Ты что в Москве-то делаешь, Самсон Холмогорский?

– Так рыбу мы привезли, – ответил парень. – Обычно-то в ноябре обоз идет, а тут весточка пришла – мол, на Москву нынче народу тьма понаехала. У нас уж перекупщики с января месяца торчат. А общество подумало и решило: надобно самим везти. Чего деньги-то зря терять? Да и рыбы у нас в том году уйма сколько наловлено. Вот, собрали. В марте – апреле море вскроется, по новой на промысел идти. Куда старую-то девать? Я батюшку упросил, чтобы он меня отпустил.

– Боярин, куда еду-то ставить? – донесся от дверей голос Акима.

Пока действительный статский советник раздумывал – куда бы пристроить подносы и миски, притащенные стариком и девкой, Михайло уже волочил к кровати увесистый стол, заваленный книгами и бумагами. Татищев открыл рот, чтобы прикрикнуть – мол, осторожнее, – но не понадобилось. Засмотрелся, как парень бережно складывает книги в стопку. Михайло так увлекся, что позабыл обо всем на свете.

– Ты грамотный, что ли? – удивился Татищев, а парень, будто не слыша, продолжал перебирать книги, читая названия на обложках: – «Книга о скудости и богатстве, сие есть изъявление, отчего приключается напрасная скудость и отчего гобзовитое богатство умножается. Сочинение господина Посошкова». Знаю такую. А вот эта… – помор, прищурившись, с трудом прочитал: – Николай Макиавеллиев, ин принчипе. Принц, не иначе?

Вот тут Татищев понял, что он сейчас еще разок потеряет сознание. Помор-лапотник (ну и что, что вместо лаптей у него сапоги?) читает названия, не шевеля губами, как большинство бояр-князей, да еще и довольно точно переводит название. Вспомнил, что знает Михайло и про его родословную… Отойдя от шока, Василий Никитич прокашлялся, собираясь с мыслями:

– Правильно будет – Никколо Макиавелли. А книга называется «Государь». О том, как нужно государством управлять.

Михайло с сожалением отложил сочинение великого итальянца в сторону, сказал:

– Эх, латынь-то не про меня писана.

– Ты где учился-то, грамотей холмогорский? У кого?

– Так много у кого. Вначале маменька моя, царствие ей небесное, учила, потом дьячок наш, Семен Никитич Сабельников, – начал рассказывать Михайло.

– Маменька? – перебил его удивленный Татищев. – Что, поморская женка грамоте разумела?

– А что такого? – ответно удивился парень. – У нас в Поморье, почитай, половина женок грамотные. Мужики-то частенько гибнут, а как без грамоты хозяйство вести? Мы ж испокон веков рыбу ловим, зверя бьем. Солим да варим, шкуры выделываем, а потом все это аглицким да немецким купцам продаем. У нас без грамоты никак. Безграмотного-то вмиг обманут да обвешают. В семье – либо муж, либо жена грамоту разумеют, а то и оба вместе. Батюшка мой, Василий Дорофеевич, по голландским чертежам галиот построил. Государь наш, почивший в Бозе Петр Алексеевич, дюже его хвалил за то! Трубой подзорной пожаловал! – похвастался Михайло. – Ту трубу батюшка за божницей хранит, в плавание не берет.