– Сеньор, но это невозможно! Как это сделать?

– Невозможно достать до неба. И то в горах Серра-да-Эштрела бывают случаи, когда человек ходит выше облаков. Срок по моей закладной еще не истек, а значит, дело только за вами.

– Сеньор Диаш не отдаст закладную! Разве что за очень большие деньги…

– Отдаст, как миленький отдаст. За те же деньги, что заплатил вам. И подпишет все, что ему предложат. Это моя головная боль. А вы готовьтесь завтра… где-то после обеда, отправиться в небольшое путешествие.

– Куда?

– В Монсанту. Ведь Мигела Диаша в Гуарду не притащишь, разве что на аркане, а это нежелательно. И кстати, вам неплохо бы немного развеяться на свежем воздухе (в Монсанту он просто целебный, уверяю вас!), и я предоставляю вашей милости такую великолепную возможность.

– Что ж, если вы настаиваете… – Ростовщик тяжело вздохнул, а затем робко, с дрожью в голосе, спросил: – Надеюсь, все это… – он обвел руками комнату, – останется между нами?

– Мое молчание будет зависеть от исхода нашего предприятия, – грубо отрезал фидалго. – И если оно не выгорит, уже не мне, а вам придется выложить кругленькую сумму, чтобы компенсировать мой материальный и моральный ущерб. Да, да, именно вам, мой любезный кредитор!

Ростовщик в отчаянии всплеснул руками, но промолчал. Он был всецело во власти Фернана де Алмейды…

На следующий день они отправились в обратный путь. Лошадей продали быстро – андалузы всегда были нарасхват, к тому же фидалго не стал сильно задирать цену. Абрахам д'Эсия прихватил с собой и двух сыновей, которые вооружились куда как серьезней, нежели ночью. Они всю дорогу ехали молча, бросая нехорошие взгляды на Гоэмона (теперь он был в обычной одежде и без маски), не могли забыть, как тот уложил их за считанные мгновения, словно щенков, но их враждебность ни в малейшей мере не волновала ниндзю.

Ростовщик был мрачен, сосредоточен и что-то тихо бормотал себе под нос, а Фернан де Алмейда по своей привычке насвистывал веселые мелодии. Его скверное настроение, с которым он ехал в Гуарду, значительно улучшилось. Теперь фидалго, как все импульсивные люди, был окрылен надеждой. Хотя до нее было гораздо дальше, чем от Монсанту до Рима. Но это понимал только ниндзя, потому что ему предстояло выполнить вторую, самую сложную, часть плана, которая могла стоить жизни Гоэмону…

Оставив ростовщика и его сыновей на попечение Вашку Гонсалвеша, фидалго и Гоэмон направились к Гомешу, который встретил их кучей новостей.

– …Стражники Мигела Диаша уничтожили шайку разбойников! – захлебываясь от переизбытка информации, тарахтел Бартоломеу. – Пятерых убили! Всех похоронили на старом кладбище!

Де Алмейда и Гоэмон переглянулись. Фидалго кисло улыбнулся: ах, Мигел Диаш, сукин сын! Опередил! И здесь все обернул в свою пользу. Теперь он будет выглядеть в глазах жителей Монсанту как герой и защитник.

– Кто видел похороны? – спросил де Алмейда.

– Все селение!

– Лица мертвецов были открыты?

– Зачем? Никому это не было интересно. Все разбойники – люди пришлые, кто их знает? Стражники из замка зашили тела в мешки, гробовщики выкопали общую могилу…

– А что местный священник?

– Исполнил обряд, как положено. Все-таки христиане, хоть и сучьи дети.

– Насколько мне известно, разбойников обычно сбрасывали в пропасть, как собак. Но копать для них могилу (это в нашей-то землице, где сплошные камни!), читать над ними молитвы… По-моему, это чересчур. С какой стати падре проникся к этим падшим душам такой сильной христианской любовью? Он что у нас, стал святым? Это на него не похоже. Или за мое отсутствие в Монсанту прислали другого священника?

Гомеш хитро ухмыльнулся и ответил:

– Нет, сеньор, падре все тот же; он служит в нашей церкви уже более двадцати лет. Но ваш вопрос, сеньор, что называется, попал не в бровь, а в глаз. Народ тоже удивился. Но потом все объяснилось. Оказалось, что похороны заказал… сам Мигел Диаш! Это поступок истинного христианина! Так решило все общество.

– Прониклись, выходит… – Фидалго скептически ухмыльнулся. – Заказал, значит, хорошо заплатил. Наш добрый старый падре без пожертвований на церковные нужды и шагу не ступит. Тем более в таком деле, как отпевание отъявленных негодяев. С чего бы Мигел Диаш так сильно расщедрился? Никто в селении не задавался таким вопросом?

Гомеш смущенно потеребил шапку, которую держал в руках (он снял ее при появлении своих гостей), и ответил:

– Ну, в общем, были слухи… разные. Всем ведь не угодишь. Сколько людей, столько и мнений. Но кто мы, а кто сеньор Мигел Диаш?

– Это точно, – пробормотал де Алдмейда. – Вы зарабатываете свой кусок хлеба в поте лица, а этот негодяй, не прикладывая особых усилий, загребает чужое…

На этом разговоры о «благородном» поступке Мигела Диаша были закончены. Бартоломеу понимал, что эта тема для Фернана де Алмейды неприятна, поэтому закрыл рот на замок, лишь отдал распоряжение, чтобы готовили обед для сеньора и его странного слуги. Гомешу были непонятны отношения Гоэмона и фидалго; иноземец (это Бартоломеу уже сообразил) держался чересчур независимо – не так, как обычный слуга, а скорее как оруженосец, притом благородного происхождения.