Но вот наступила осень, и к 26 августа, дню ангела Натальи Кирилловны, Петру надлежало вернуться в Москву. Жалко было ему расставаться с полюбившимся его сердцу раздольем деревенской глуши, где ничье наблюдательное око не могло мешать работать вдосталь и, в виде отдыха, пировать с приятелями; но делать было нечего, и Петр простился с рабочими, оставив на месте своим заместителем по руководительству постройками Карштена Бранта. Возвращение в Москву, впрочем, сулило ему не одну скуку и праздное безделье. Он получил известие, что земляной городок на берегу Яузы уже готов, что набраны уже полностью целых два полка, -- знакомый уже нам Преображенский и новый Семеновский, по имени села Семеновского, где производилась главная вербовка солдат. Новобранцы оставались без дела: пора было сделать им решительный смотр и повести их, под грохот барабанов и гул выстрелов, на приступ потешных стен Пресбурга...

X.

Возвращение Петра в Москву сопровождалось шумными военными потехами, которые все более и более смущали правительницу Софию и ее приближенных, начинавших понемногу усматривать в действиях молодого царя те невольные и случайные черты, в которых могла сказаться со временем для них серьезная опасность. У Петра было в неотъемлемом распоряжении собственное правильно обученное и дисциплинированное войско, а в 120 верстах от Москвы строился уже флот, который также легко мог быть приспособлен к военному делу. Князь Василий Голицын, самый близкий к Софии Алексеевне человек, начинает с того времени неохотно выдавать вытребываемые царем для своих солдат воинские принадлежности; но это не смущает Петра, и он продолжает посылать одно за другим требования -- пороха, дроби, барабанов. Таким образом, осенью 1688 г. он окончательно сформировал два полка, Преображенский и Семеновский, а весной 1689 г. два корабля, не вполне, однако, еще оснащенных, красовались уже на веселых водах Переяславского озера. Петр был в восторге от успехов своих начинаний, не чувствуя, что над его головою уже собираются тучи и бури, которым суждено совершить полный переворот в его пока радостной и веселой жизни. Он делит отныне свое сердце и привязанности между селом Преображенским и Переяславлем, находясь постоянно в движении и деятельности.

Эта подвижная жизнь приводит в отчаяние Наталью Кирилловну, видящую в занятиях сына опасность для его жизни и здоровья: жизни -- со стороны врагов, приютившихся под защитою Софии, здоровью -- со стороны шумных пиров и близости к опасному занятию, каким она считала мореплавание. Да и преданные ей люди, как, например, князь Борис Голицын, постоянно настаивали на том, что пора уже Петру Алексеевичу ближе ознакомиться с делами государственного управления, что время детства и непрерывных забав миновало.

В этих речах была большая доля правды: Петр взял из московской жизни, с одной стороны, и жизни "Немецкой слободы", с другой, все то, чему они его могли научить. Своим развитием и знаниями он уже перерос требования, которые предъявлялись тогда к монарху, и, воссев на прародительский престол, решительно ничем не уступил бы своему деду и отцу в первые годы их царствования.

Недоставало опытности. Но разве у его деда и отца эта опытность была спервоначалу, разве они в своих деяниях не руководились указаниями приближенных? Конечно, да. А вокруг Петра Алексеевича уже образовался кружок лиц, могший в серьезных вопросах жизни и управления дать ему необходимые советы и указания. Такими лицами были: князь Борис Голицын, человек умный, влиятельный и не без образования, и Андрей Матвеев, просвещенный и развитой 22-летний боярин, ценивший европейскую образованность, много видавший и испытавший уже на своем веку. Наконец, к Петру тяготели все иностранцы Москвы, без которых и правительство Софии не могло уже обходиться, особенно в делах военных. Такими сочувствовавшими молодому царю иностранцами-военачальниками были Гордон и Лефорт, с которыми в течение 1688 -- 1689 годов Петр Алексеевич успел коротко сблизиться и сдружиться. Таким образом, в 1689 году обстоятельства сложились настолько благоприятно для Петра, что он с лихвою мог располагать всем тем, что требовалось от московского самодержавного венценосца. Он был даже женат, по выбору матери, на смирной и благочестивой девушке из семейства Лопухиных, Авдотье Феодоровне.

Свадьба Петра была задумана Натальей Кирилловной немедленно по его возвращении из Переяславля: этим она надеялась прикрепить своего непоседливого сына к месту, остепенить его и побудить отвернуться от приятелей из "Немецкой слободы".

Но расчеты любящей матери оказались неверными: "Немецкая слобода" и те начинания, которыми он там запасся, настолько срослись со всем его существом, что ими уже он не в состоянии был поступиться даже ради любящей и молодой жены. "Немецкая слобода", таким образом, пересилила дворцовый терем!

Не прошло и месяца после свадьбы (27 января 1689 года), как Петр умчался на Переяславское озеро поглядеть, что делают там старые приятели -- Брант и Корт; а во второй половине апреля он снова обосновывается здесь уже на более продолжительное время, весь поглощенный интересами мореплавания и судоходства.

Вот его письмо к матушке с отчетом о времяпровождении:

"Вселюбезнейшей и паче живота телесного дражайшей моей матушке, Государыне Царице и великой Княгине Наталии Кирилловне. Сынишка твой, в работе пребывающий Петрушка, благословения прошу, и о твоем здравии слышать желаю, а у нас молитвами твоими здравы все. А озеро все вскрылось сего 20 числа, и суды все, кроме корабля, в отделке; только за канатами станет: и о том милости прошу, чтобы те канаты, по семисот сажень, из Пушкарского приказу, не мешкав, присланы были. А за ними дело станет, и житье наше продолжится. Посем паки благословения прошу".

Матушка, видя, что сын снова погрузился в свои прежние занятия, шлет с нарочным ему приказ вернуться к годовщине смерти брата Феодора; но Петру не до панихид, не до придворных обрядов, и он спешит с ответом:

"Вселюбезнейшей и дражайшей моей матушке, Государыне Царице Наталии Кирилловне, недостойный сынишка твой, Петрушка, о здравии твоем присно слышати желаю. А что изволила ко мне приказывать чтоб мне быть в Москве, и я быть готов; только гей-гей, дело есть. И то присланный сам видел, известит яснее, а мы молитвами твоими во всякой целости пребываем".

К просьбам матери возвратиться скорее в Москву присоединилась и молодая царица, писавшая мужу:

"Государю моему радости, Царю Петру Алексеевичу. Здравствуй, свет мой, на множество лет! Просим милости, пожалуй, Государь буди к нам, не замешкав. А я при милости матушкиной жива, женишка твоя Дунька челом бьет".

Такая переписка между Москвою и Переяславлем возобновлялась неоднократно. Мать, чуя своим любящим сердцем, что над головою сына скопляется гроза, усиленно зовет его домой, а он, не ведая забот и тревог, веселый и радостный, шлет ей известия о кораблях.