У церковной ограды стоял высокий светлоусый человек с чахоточным лицом. В руках его была картонная папка, перевязанная сахарной веревкой. На груди приколот красный бант. Рядом с ним строго вытянулся тщедушный белоглазый босой старик в замашной рубахе с шашкой на боку и красною перевязью, а вокруг группа мужиков и ребятишек внимательно слушала чахоточного человека с папкой. Толпа около него то росла, то сбывала. Одни пролезали в середку и согласно поддакивали светлоусому, другие равнодушно курили.

– - Как только подъедет, сразу залпом,-- говорил светлоусый.-- Пусть глянет, какие теперь у нас порядки. А ты, Артем, не зевай, чисть дорогу,-- строго обернулся он к старику с шашкой.

– - Я свое дело знаю,-- уверенно ответил тот.

– - Ты, шахтер, постоянно выдумываешь,-- укоризненно говорил светлоусому мужик лет шестидесяти.-- Тебя и каторга не угомонила.

– - Нет, ты, дядя Сашка, молчи,-- убежденно говорил светлоусый.-- Ты нам голову не крути, как по пятому году... Забыл пятый год? Спина подсохла? Ты, дядя Сашка, слушайся меня, я председатель...

Светлоусый закашлялся, и тонкие губы его посинели.

Кучка баб, шумно поднявшаяся с травы, прервала их препирательства. Мальчишки с колокольни что-то кричали возбужденными голосами. Снизу, из-за сиреневой поросли, мчался верховой в красной рубахе.

– - Едет! Едет!
– - кричал он, и на солнце, как осколки чайного блюдца, блестели крупные зубы его.

Мужик бил пятками лошадь в бока, дергал пеньковый повод, лошадь старательно прыгала, мужик, не переставая, дерюжился:

– - Едет! Дайте, пожалуйста, закурить...-- Осадил мокрую кобыленку перед светлоусым: -- Едет, Петр Григорьевич!
– - и расплылся в широчайшую улыбку: -- Вот черт, насилушку дождались!
– - Опять пузырем свалился с лошади, восхищенно кричал: -- Кнутягой меня жвыкнул, глазыньки лопни!

Мужик быстро приподнял подол, показывая светлоусому красный рубец на животе.

– - Видал?
– - радостно спросил светлоусый дядю Сашку.-- Не переменился карахтером...

– - Меня, понимаешь, приморило на солнышке, я уснул... Будто гора какая-то, огни.

– - К брани,-- промолвил светлоусый.

– - Нет, Петр Григорьевич, к пожару!
– - воскликнул верховой.

– - Чтоб ти чирий на язык,-- ответили ему.

– - Провалиться на месте, к пожару... Гора, огни, шшебень... А он, понимаешь, подкрался на карачках да к-кэк меня дернет по пузу!..

– - Видал?
– - сквозь кашель и пот переспросил председатель и восхищенно потер руки.-- Слышишь, Демьян, а из себя-то он какой -- прежний?

– - Не-е, куда там, к чертям, прежний, чище молодого князя, накажи бог... Вот погоди, глянешь...

Мужик ввинтился в нахлынувшую толпу, тряс головой, рассказывая, как он уснул, как не слыхал, когда подъехали и как он подкрался. То и дело он поднимал подол рубахи, показывая рубец на животе.

– - К-кэк, понимаешь, дерябнет кнутиной... Я спросонок-то: да ты за што ж меня, мать твою разэтак!
– - да было драться к нему. Гляжу, а это он. Головушка моя горькая!

– - С дуру-то еще ляпнул бы его. Мы бы тебе кишки выпустили.

– - Не, я сразу огляделся.

Ему говорили, хлопая по спине:

– - Мало тебе, дураку, правое слово, мало. Послали караулить, а он дрыхнет, гад.

– - Да, дрыхнет, разве я нарочно... Солнышко приморило, гора, огни, как на пожаре...

– - Слышь, Демьян, постой, а узнал он тебя?

– - Сразу, глазыньки лопни, сразу.

– - Слышь, Демьян, постой, а ты узнал его?

– - Еще бы, как глянул -- он!

– - А говоришь, он теперь на молодого князя похож! О брехло!

– - Стало быть, на молодого... Там, брат, на нем сибирка одна чего стоит -- желтищая, с подкладкой, картуз -- желтищий... в очках...

– - И еполеты?

– - Еполеты при мне снял, ну их, говорит, в озеро, что я, говорит, царь, што ли... К-кэк, понимаешь, урежет меня кнутягой, да как засмеется, во черт!

– - Слышь, Демьян, постой, а говоришь: сразу узнал, что ж ты брешешь, мот? Ведь он в деревне в лаптях ходил и сибирка свойского сукна, а сейчас как князь... Как же ты узнал его?

– - Как, как -- по лошади.

– - Да брешешь, дурак. Ты, должно, и пузо-то сам расцарапал себе.

– - Провалиться на месте, не сам. Ну-ко, расцарапай себе; думаешь, не больно? Робята, да подите вы к лешему; "брешешь, брешешь!" -- кобеля нашли!