Шрифт:
Слижюс и три кузнеца давно издали наблюдали его. Когда он приблизился, они отступили в тень.
Дойдя до молота, Нарбутас вздохнул с облегчением. Он скинул пальто и со снисходительной ласковостью потрепал молот по холодной станине, как треплют по загривку пса. Потом раздул горн, подбросил кокс, раскалил брусок и начал ковать крюк.
Слижюс стоял в воротах новой кузни и никого туда не впускал. Только Стефан Зайончковский и Саша Копытов тихонько подобрались к молоту и издали наблюдали. Вернувшись, Стефан сказал Слижюсу с оттенком одобрения в голосе:
– Антанас борется с тем молотом, как патриарх Иаков с богом.
Копытов рассмеялся.
– Чудило ты, Стефан! Он же борется с собой. Он же сам себе бог.
Нарбутас был очень осторожен. Эскиз лежал перед ним. Он не пережег металла, и не забыл очистить его от окалины, и в пору закончил ковку.
Но он забыл другое. Он забывал простейшие вещи. Он упустил из виду усадку металла, то есть его свойство, остывая, уменьшаться. И крюк потом сам себя догнул на глазах раздосадованного Нарбутаса. Крепкий-то он получился крепкий, но какой-то сдавленный, ни в какие допуски не лезет.
Кузнец только стиснул зубы посильнее, отер пот с лица и снова ринулся в бой. Он словно учился ковке с азов, как мальчишка. Правда, эту учебу он прошел довольно быстро, часа за два. Старые навыки возвращались к нему.
Вскоре Нарбутас выдал третий крюк. Друзья собрались вокруг него и разразились преувеличенными похвалами. Старый кузнец молчал. Да, крюк приличный. Во всяком случае, техконтроль пропустит. Но ведь когда-то крюки мои были такие, что хоть сразу сдавай их заказчику. А этот… Над ним еще попотеют, пока сгонят с него лишний металл.
Он принялся за четвертый крюк. Но Слижюс отчеканил:
– Баста! На сегодня довольно.
Никакие крики Нарбутаса: «Еще не вечер!» – не помогли. Даже Копытов не стал на его сторону.
– Хорошего понемножку, – сказал он, успокоительно помахивая ладонью. – Ты бы лучше в дирекцию смотался оформить обратный прием.
Стефан, державшийся с Нарбутасом как ни в чем не бывало, тащил в столовую.
– Ты же ее еще не видел, Антанас. Интересно, что ты скажешь.
Все подхватили это. Но старый кузнец наотрез отказался.
Больше всех был разочарован Губерт. Он раструбил по всему заводу, что Нарбутас придет завтракать, и в столовую уже набились молодые ребята из свободных смен, жаждавшие увидеть наконец старого кузнеца.
После его ухода Виткус сказал:
– Да, крюк еще не тот…
Копытов сказал невесело:
– А человек тот?
Стефан обратился к Слижюсу:
– Хоть бы ты, Костас, сказал Антанасу. Неудобно получается: пришел в какой-то рванине, обросший, запущенный. Все ж таки это завод, а не свалка утиля.
Слижюс задумчиво покачал головой:
– Я его разгорячил, а дальше он уж должен сам догибаться.
Стефан мрачно пробормотал:
– Или догнется, или сломается…
Копытов спросил испуганно:
– А ты как думаешь, Иозае?
Виткус ответил:
– Антанас есть Антанас…
– Ты опять за свое, – с досадой сказал Слижюс.
Он знал, что скрывается за уклончивым ответом Виткуса, и это выводило его из себя. Дело в том, что Виткус, как и этот мальчуган Губерт, считает Нарбутаса не совсем обыкновенным человеком.
«Эти два дурня, пожалуй, всерьез верят, – подумал Слижюс, – что обычные законы природы над Антанасом не властны».
– Это вы там у себя в старой кузне обросли мохом, – сказал он сердито. – А у нас в токарном, да и во всех новых цехах давно уже знают, что механизация продлевает человеку жизнь.
– Ну?! – искренне удивился Копытов.
Он был так молод, что мысль о смерти еще не приходила ему в голову.
Зайончковский подумал, что слова Слижюса – богохульство.
– Посмотрим, – сказал он неопределенно, – мы же еще не знаем, как все обернется с Антанасом. А не проводить ли кому-нибудь его домой?
Нарбутас запретил провожать себя. Ему хотелось побыть одному. Он не показывал вида, что взволнован. Но все в нем бурлило.
В глубокой задумчивости пришел он домой.
На крыльце сидела маленькая босоногая девочка. Засунув пальцы в рот и старательно надувая щеки, она осваивала разбойничий свист.
Увидев Нарбутаса, девочка испуганно вскочила.
Но кузнец схватил ее своей железной рукой и силой усадил рядом с собой на ступеньках.
– Нет, милая, – сказал он, – так у тебя ни черта не выйдет. Вот я тебе сейчас покажу, как свистел старик Кестутис, когда сзывал своих рыцарей к Зеленым озерам.