Благодаря объяснениям матери я знала: будучи девственницами, молодые дамы не отказывали себе в получении удовольствии, поэтому давно и охотно помогала своей принцессе, что нравилось нам обеим. Но будущая королева, как оказалось, думала совсем о другом. Она наклонилась к зеркалу, и морщина прорезала её лоб. "Вот только я совсем не уверена, что захочу делиться властью», — сказала она.

— Но как же наследник престола Видящих? — осмелилась спросить я.

— Когда придет время, уверена, кандидатов будет вполне достаточно, — небрежно произнесла она.

Я была удивлена, что она почти не задумывалась об этом. Конечно у нее были двоюродные братья, которые были прекрасно осведомлены, кто и в какой последовательности сможет унаследовать трон, если у Каушен не будет детей. Разумеется, герцоги будут требовать, чтобы королева в ожидании взяла супруга и дала жизнь наследнику. Но в данный момент я тайно радовалась тому, что она не хотела мужчину, потому что мне нравилось то, что было между нами.

Каушен исполнилось восемнадцать, потом и девятнадцать, но она так и не проявила желания выйти замуж. Её упрямство касалось уже не только ее личной жизни, но и распространялось на всех молодых женщин, которых она призывала жить свободно и вопреки тому, что могут сказать родители.

И, как поют менестрели, «король и королева всегда отвечали ей: конечно, милая Королева-в-Ожидании Каушен, так и будет», ведь они не могли ей отказать.

Я не опровергаю этого, но хочу лишь сказать, что Каушен была куда глубже, чем о ней говорят.

Накануне ее двадцатого дня рождения двор был крайне взволнован. Однако король Вириль и королева Кэйпэбл никого не желали слушать.

Ни герцога Берна, который предложил одного из своих сыновей, сказав, что "ребенка проще выносить будучи молодой и имея крепкую спину."

Ни герцогиню Фарроу, которая предложила одного из своих племянников, с заявлением, что «нужно удовлетворить страсть женщины прежде, чем она взойдет на престол, лучше будет править».

Ни герцога и герцогиню Тилта, которые предложили выбрать одного из их близнецов, сетуя, что престол имеет лишь одного наследника:

— Пускай она поскорее выйдет замуж и родит много детей, чтобы упрочить положение Видящих.

Ни герцога Шокса, у которого было шесть незамужних дочерей. Он изъявил желание, чтобы принцесса поскорее определялась с выбором.

— Тогда мужчины успокоятся и смогут обратить внимание на других девушек.

Лишь герцог и герцогиня Бакка хранили молчание. Герцогом Бакка был юный брат короля Стратеджи Видящий, и его имя отлично ему подходило. Герцогиня выжидала, внимательно следя за личной жизнью принцессы, и была убеждена, что если ее сыну Канни суждено надеть корону, он не станет жаловаться на ее тяжесть.

Я понимала все это и много раз пыталась обсудить с Каушен, но, несмотря на то, что мы обучались одинаково, она ничего подобного не замечала и считала, что я всего лишь сплетничаю. Я, та, что была ей ближе, чем сестра, и любила больше, чем все угодливые дамы. Она не прислушалась к моему совету поскорее выбрать супруга, чтобы не оказаться в ситуации, когда ее вовсе лишат возможности выбирать. И это огорчило меня, поскольку я думала, что она считает меня умнее.

Каушен продолжала быть невероятно упрямой, но я продолжала её любить.

Королева в ожидании не слушала никого ни в том, что касалось мужчин, ни в том, что касалось лошадей. Однажды летом в Баккип прибыл торговец из Чалседа. Он был слишком хитер, чтобы быть честным человеком, с повязкой на одном глазу и странной манерой говорить — словно змея шипит. Все побаивались его, и торговля шла плохо. Я видела это собственными глазами, поскольку прогуливалась по рынку по просьбе принцессы Каушен.

Среди прочих животных у этого торговца был пятнистый жеребец. Не благородной пятнистой масти, а с большими уродливыми пятнами, как на битых фруктах, плохо окрашенных одеялах или у коров. Огромный, черно-белый, один глаз его был синим, а другой черным и неподвижным. Зверь рвался с поводьев, бросал вызов прочим жеребцам и пытался обнюхать каждую проходящую мимо кобылу. Он всем очень мешал, и торговца предупреждали, что если он не успокоит своего коня, их выгонят с ярмарки. Но каждый раз, когда приходили стражники, они видели совершено спокойного пятнистого жеребца и молодого человека, держащего поводья, со странным выражением лица.

Он был неважно одет и выглядел как раб или слуга. Обычно он смотрел куда-то вниз, вел себя тихо и мог произнести лишь пару слов, с трудом выражая свои мысли. И только с конем он говорил много, правда почти беззвучно, так что никто ничего не мог разобрать, а свирепое животное становилось с ним кротким, точно старая кобыла. Про него болтали разное, но никто не знал, что из этого было правдой. Говорили, что он никогда не ел мясо, зато вместе с конем жевал траву. Что его ногти были такими же плотными и коричневатыми, как копыта. По мнению других, его смех был похож на ржание, а когда он был зол, то рыл и топтал землю. Я могу абсолютно точно сказать, что большинство сплетен о нем были бессмысленны и лживы, служа лишь оправданием тому, что произошло дальше.