Однако я отметила, что она не пострадала от падения, несмотря на грязь на юбках. И что она была в лучшем расположении духа, каком я ее когда-либо видела, напевая в ванной, ложась спать рано и забываясь глубоким и крепким сном.

С этого дня все заметили перемену в наследной принцессе. На щеках горел румянец, рано утром она выезжала верхом в сопровождении лишь мастера конюшен, исполнявшего при ней свои обязанности, и меня, трусившей рядом. Гнев короля по этому поводу был для нее ничем. Как всегда, они начинали свою прогулку вдохновленным галопом так, что моя лошадь и не надеялась угнаться за ними. В те дни я не пересекалась с ними вновь так же легко, как случилось пересечься однажды. Зачастую я не видела их, пока они не возвращались за мной. Тогда Будущая Королева Каушен сияла румянцем, смеялась над моими тревогами и говорила, что на следующий день они должны посадить меня на более быстрого жеребца.

Но никогда не сажали.

Было утро, когда они оторвались нарочно, оставляя меня позади на моей спокойной лошадке, в то время как сами исчезли из вида. У меня не было шанса ни определить, куда они поехали, ни вернуться в замок, не вызывая вопросов, куда подевалась моя госпожа. День становился все жарче, пока я слонялась вокруг, и в поисках спасения от солнца я свернула с тракта и поехала к выступу маленькой лощины, затененной буковыми деревьями. Каушен вновь не оправдала своего имени, так как в своей жажде она и мастер конюшен уехали недалеко. Дерн был глубок, и эти двое были слишком заняты друг другом, чтобы заметить, как я остановила лошадь и уставилась на них. Ее отброшенное прочь платье было подобно увядшему цветку на травянистом дерне. Она была такой бледной, луноликой женщиной, раскинувшейся на его полночно-синем плаще; откинувшей голову в наслаждении. Она вздрагивала от каждого его толчка; его глаза были закрыты, и зубы белели на загорелом лице. Неподалёку паслась, не обращая на них никакого внимания, ее кобыла. Но Пятнистый Жеребец смотрел на них так жадно, что даже не заметил меня и моей лошади. Когда Лостлер упал на нее, склонив голову, она обхватила ладонями его лицо, чтобы приблизить его губы к своим и поцеловать так страстно, что я даже не сомневалась в ее любви к нему.

Снедаемая холодной тревогой, я развернула лошадь и тихо удалилась. То, что я увидела, задело меня. Потому как я любила наследную принцессу Каушен и не желала ей вреда или того, чтобы она была впутана в скандал. Разве я не вырастила ее ценой собственного детства? Разве я не была на ее стороне, прикрывая от наказания и почти всегда выдавая ее проступки за свои собственные? Не я ли предложила ей свое тело для ее удовольствия, чтобы помочь сохранить девственность для брачного ложа? Если бы я так же предложила ей свое сердце, то сделала бы это, не колеблясь, зная, что она никогда не сможет отплатить мне тем же. Я всегда принимала тот факт, что в наших отношениях я должна любить ее больше, чем она меня, так как я была простой служанкой, а она была Видящей и однажды стала бы королевой Шести Герцогств.

Но она выбрала именно его. Она любила мастера конюшен, человека, рожденного рабом и калсидийцем, даже не честным Баковским слугой, такой, как я. Этому простому человеку она отдала свое сердце и тело, о которых я заботилась и которые берегла с самого ее появления на свет. Другая на моем месте могла бы ревновать, но я пишу правду, чистоту которой Редбёрд заклял меня блюсти: я чувствовала только страх перед тем, что может предстоять моей любимой.

И, да, я также боялась за себя. Я знала, что если известное мне раскроется, я паду точно так же, как и принцесса, так как хоть никто никогда и не назначал меня ее компаньонкой, я знала, что как раз этого от меня и ждали.

Как только я уверилась в этом, то сразу же побежала к своей матушке за советом, так как она служила при дворе в то время нянькой двух близняшек Леди Эверлон. Всегда занятая, она все же нашла для меня время и место, где я могла бы поделиться своими скандальными вестями и страхом.

Когда я рассказала ей о своем горе, моя матушка покачала головой.

— Ты должна держать их порознь, — посоветовала она мне, и когда я сказала, что не смогу, она нахмурилась. — Тогда ты должна быть готова. Я расскажу тебе о травах, которые ты сможешь подмешать ей в питье и которые сделают рождение ребенка менее вероятным, но полностью уверенной тоже быть нельзя. Рано или поздно, если она водится с мужчиной, она забеременеет. И если это случится, то перед тобой откроется единственно возможный путь. Ты исполнишь свой долг.

— Но никакой мужчина не пожелает жениться на мне! — запротестовала я, но моя матушка покачала головой.

— Запомни то, что наследная принцесса уже знает. Тебе не надо быть замужем, чтобы лечь с мужчиной. Тебе даже не надо владеть его сердцем. При дворе есть множество менестрелей, и каждому известно, что менестрель ляжет с любой женщиной на час и потом на следующий день сыграет о ней грустную песню. Итак, выбери кого-нибудь и подготовь его, чтобы, когда бы тебе ни понадобились его услуги, он захотел бы их оказать.

— Но почему? — спросила я. — Какая мне выгода оказаться с ребенком?

— Просто сделай, как я сказала, и все со временем станет на свои места, — сказала она мне. Потом она меня выставила из своей комнаты, потому как вернулась Леди Эверлон.

Итак, я ушла с решимостью, что последую ее совету, хотя и не видела в нем мудрости.

По мере того, как зима вступала в свои права, наследная принцесса уже не вставала с кровати так же стремительно, как раньше. Она воротила нос от еды, и теперь от парфюмов, которые она раньше так любила, ей становилось плохо. Она перестала спускаться на прогулки верхом. Думаю, я догадалась даже раньше, чем у нее самой возникли подозрения. Я поторопилась к своей матушке и подмешала в утренний чай Каушен травы, данные мне матерью для того, чтобы спровоцировать выкидыш. В течение следующей недели наследной принцессе было настолько плохо, что я была уверена — ребенка больше нет, и лишь тревожилась, что заставила мою дорогую Каушен слишком сильно страдать. Она медленно поправлялась, и я посмела было надеяться, но когда одевала ее, когда укладывала ей волосы и когда почувствовала запах ее кожи, лежа рядом с ней ночью, я поняла, что ошиблась. Ребенок был все еще в ней, и я больше не посмела беспокоить его вновь.

Ее фрейлины начали шептаться, и по мере того, как шли дни, Каушен становилось плохо при виде еды, и она спала днями напролет, шепот перерос в рев. Все мои усилия сохранить ее в безопасности провалились. Будущая Королева была беременна, и вскоре симптомы стали настолько очевидны, что скрывать их было уже невозможно. Пришел день, когда ее мать вызвала ее на частную аудиенцию, и когда она вернулась молчаливая и посеревшая лицом, я поняла, что ее мать узнала правду о положении Каушен от нее самой.