Необычный сценарий проведения выборов был связан с практикой (в будущем рутинной) временного замещения должности московского губернского предводителя дворянства дворянским предводителем Московского уезда. Именно им и был Н.П. Шереметев. Однако в 1785 году этот механизм еще не был отработан, и поэтому Я.А. Брюс принял такое нестандартное решение, созвав для этого уездных предводителей. Избранный уездными предводителями Н.П. Шереметев руководил губернскими выборами, но баллотироваться на должность губернского предводителя не пожелал{634}.

Проведенное исследование выборных практик дворянства Московской губернии конца XVIII — начала XIX века опровергает утверждения историков начала XX века (С.А. Корф, М.В. Клочков) о том, что в выборах не участвовали наиболее богатые и наиболее бедные группы дворян. Не обращаясь к массовым источникам, они априори полагали, что первые имели возможность влиять на локальные процессы через связи при дворе и в министерствах, а последние не могли участвовать в выборах из-за относительно высокого имущественного ценза. Те, чье состояние находилось на его нижней границе, нередко стеснялись своей бедности и необразованности. А.В. Романович-Славатинский, слышавший рассказы очевидцев о том, как проходили дворянские выборы в Московской и Рязанской губерниях на рубеже XVIII–XIX веков, и даже видевший «фургоны оригинальной конструкции», предназначенные для доставки бедных дворян из уезда на выборы{635}, по-видимому, точнее описал степень участия мелкопоместных дворян в губернских выборах.

Что же касается утверждения о том, что дворянская аристократия уклонялась от выборов, то в отношении Московской губернии говорить об этом не приходится. Аналогичная ситуация была и в Тверской губернии, как свидетельствуют изученные мною архивные документы Государственного архива Тверской области. К таким же выводам на материалах выборов в Рязанской губернии последней трети XVIII века приходит историк Василий Валериевич Крючков{636}. Следует упомянуть и о точке зрения Татьяны Валентиновны Платоновой, исследовавшей дворянские выборы в Саратовской губернии и утверждающей, что крупнейшие землевладельцы края к выборам были равнодушны{637}. Думается, что здесь более уместна иная интерпретация имеющихся данных. Перечисленные исследовательницей князья М.С. Воронцов, С.Г. Гагарин, А.Б. Куракин, графы К.В. Нессельроде и Д.Н. Шереметев владели имениями не только в Саратовской, но и в других губерниях. Поэтому, разумеется, они не могли участвовать во всех губернских выборах, проходивших одновременно. К тому же Саратов в условиях тогдашних коммуникаций — место отдаленное от Москвы и Петербурга, малоудобное как для поддержания связей в столицах путем непосредственного общения, так и для контроля над поместьями в других губерниях.

Избирательная активность дворян на выборах в сословное управление в целом была ниже, чем активность купцов и мещан на городских выборах{638}. Наконец, возможности избирать и быть избранными для дворян в 1780–1800-е годы были меньше, чем у купцов и мещан на выборах в городское самоуправление, благодаря таким факторам, как более строгое соблюдение социального (только потомственные дворяне, внесенные в родословную книгу, служившие в обер-офицерских чинах) и имущественного цензов, меньшая номенклатура выборных должностей, малое число кандидатов на выборные должности в ряде уездов, отмена при Павле I губернского съезда дворян, запрет участия в выборах уволенным из военной службы.

Само законодательство о выборах допускало возможность для губернской администрации влиять на волеизъявление избирателей. Этот механизм административного влияния был заложен в порядке утверждения избранных кандидатов на должность. Фактически законодательство предоставляло губернаторам право утверждать того из кандидатов, который казался им предпочтительным по своим деловым качествам или благодаря личным связям. Как показывает изучение дворянских выборов в Московской губернии, на утверждение в должности того или иного кандидата в конце XVIII — начале XIX века оказывал влияние также губернский предводитель дворянства. Вместе с тем случаи произвольного воздействия губернатора или губернского предводителя дворянства на волеизъявление избирателей были относительно редки. Полагаю, что небольшое число отклоненных губернской администрацией избранных кандидатов нельзя интерпретировать лишь исходя из наличия в законодательстве указания на порядок утверждения кандидатов по результатам баллотировки. Когда законодательные нормы вступают между собой в противоречие, то у всякого лица, принимающего решение, возникает возможность выбора трактовки закона, которая в любом случае будет находиться в легитимном поле. Поэтому явное преобладание среди утвержденных в должности кандидатов тех, кто набрал большинство голосов избирателей, свидетельствует о том, что среди дворян Москвы и губернии (высших чинов губернской администрации и дворян, обладавших избирательным правом) сложился консенсус в понимании важности института сословного представительства и уважения прав дворянского сословия. Однако факты произвольного вмешательства лиц, облеченных властью, в дворянские выборы — под предлогом целесообразности и государственной пользы — свидетельствуют о незрелом характере гражданского сознания у высокопоставленных чиновников и дворянских обществ, которые редко протестовали против нарушения их прав и свобод.

Абсентеизм дворянства не был следствием политики Павла I, он стал массовым явлением уже во второй половине 1780-х — начале 1790-х годов. Наряду с этим электоральная активность дворянства Московской губернии в конце XVIII — начале XIX века не подтверждает выводов дореволюционной историографии о постоянном снижении интереса дворянства к институтам сословного самоуправления. Этот процесс не имел в названное время необратимого характера. В частности, количество участников выборов заметно колебалось по Московской губернии в разные годы. Вместе с тем по сравнению с первыми выборами можно говорить о снижении интереса к этому институту со стороны как дворянства Москвы, так и помещиков Московской губернии.

Исследование электорального поведения дворянства и горожан{639}, а также практик организации и проведения выборов теми и другими не обнаруживает никакого превосходства дворянской корпорации ни в организации выборов, ни в избирательной активности ее членов по сравнению с горожанами. Более того, дворяне обнаруживают больше конформизма, меньше готовности отстаивать свои избирательные права, чем купцы и мещане. В целом исследование выборов не позволяет говорить о том, что дворянские уездные общества Московской губернии в конце XVIII — начале XIX века были элементами гражданского общества; скорее, используя терминологию Ф. Трентманна, их можно считать институтами, относящимися к «предыстории» гражданского общества. Вместе с тем сами выборы, проводившиеся раз в три года, создавали условия для публичного общения дворян, выходившего за пределы соседских и родственных связей, способствовали самоорганизации отдельных групп дворянства, помогали структурировать частные интересы на уездном и губернском уровнях, формировали корпоративную общность дворянского сословия. Таким образом, выборы вносили свою лепту в процесс формирования гражданского самосознания дворян.

История российского дворянства долгое время была описанием его отсталости{640}. Ответственные редакторы настоящего сборника ссылаются на Марка Раеффа, более чем четыре десятилетия назад полагавшего, что дворянство Российской империи было не в состоянии образовать сословие, которое определяло бы себя через общие права и групповую идентичность{641}. Можно было бы добавить: не в состоянии, в отличие от дворянских обществ в Западной и Центральной Европе. Безусловно, и в других регионах и государствах Европы дворянское сословие было разнообразным и гетерогенным. Тем не менее история дворянства в Российской империи описывается как история недостатков. Исследования, идущие в русле этой традиции, едва ли принесут новые открытия. «Путь в провинцию» и взгляд на региональные жизненные миры (Lebenswelten) с их значительными различиями в экономической сфере, культурной практике, с этнической чересполосицей при одновременном формировании имперских идентичностей является, несомненно, альтернативой часто используемым интерпретационным клише{642}.