Если я вставал в час или два ночи, то бродил, не включая света, по пустой квартире. Трогал вещи и понимал, что они какие-то не мои, и квартира тоже какая-то не моя, - будто я живу в гостинице, где есть всё, что нужно, но после ухода мамы уюта в ней больше нет. Из окна моей комнаты открывался вид не на город, а на серое полотно художника-наркомана с не похожими на настоящие домами с серыми крышами, на пустые кривые улицы с редкими одинокими прохожими с такими же серыми лицами. Что-то непонятное и тоскливое, не подвластное человеческому разуму, смотрело на меня снаружи. Сквозь видимые обрывки крыш и серые облака я не видел звёздного неба. Оно было там, но несправедливость мира покрыла кровавой коркой моё всегда чуткое восприятие, а регулярный приём обезболивающего в виде алкоголя отравил сознание. В сердце жила ноющая боль, излечить которую могла бы моя собственная смерть, всё другое только притупляло её.

Сегодня была ещё одна такая ночь. Где-то высоко в тёмном небе полная луна плыла над спящим городом, заглядывая в притихшие дворы и освещая их холодным бледным светом. Я вспомнил, что по библейской легенде из Торы первой женой Адама была Лилит. По сути, она была первой феминисткой - хотела во всём быть выше Адама. Адам не согласился с её притязаниями. Лилит сбежала от него. Три ангела занялись поисками, и нашли её занимающуюся распутством в компании трёх демонов... Она плохо кончила - с той поры ей была уготована участь вечно пребывать на тёмной стороне луны... Теперь, когда наступает полнолуние, страшное влияние Лилит земные женщины чувствуют особо остро - у них она усиливает гордыню и заставляет нетерпимо относиться к мужчинам, нанося удар по семье, по детям, по будущему. Вот такая вот Лилит - первая женщина...

Я заварил чай из пакетика и угрюмо ждал рассвета. Холодная бурда в чашке вполне соответствовала моему настроению.

Когда стрелка часов доползла до семи, я открыл дверь в ванную, механически побрился, почистил зубы, затем, - как привык за последние шесть лет, - зашёл в мамину комнату и сел возле её постели. Сидел несколько минут, как раз столько времени, сколько нужно было на утренний разговор с мамой, измерение температуры и давления. С её подушки на меня смотрел фотопортрет в рамке. "Доброе утро!" - сказал я портрету и посидел ещё немного, будто в ожидании ответа. Затем встал, прошёл на кухню, приготовил на завтрак яичницу. Выпил водки. Потом выпил ещё. За маму, за Веру, за хорошую погоду... пил много и мало закусывал. Потом кое-как дошёл до своей кровати и провалился в сон.

Разбудил меня длинный звонок, доносившийся из коридора. В дверь моей квартиры стучали. Я открыл глаза и какое-то время лежал, пытаясь поймать реальность. Вставать не хотелось. Я не ждал никого. Но звонок продолжал звенеть, а стук не прекращался. Кто бы там мог быть такой настойчивый? У Марии Александровны имелись ключи от всех замков. Когда мне порядком надоела эта какофония звона и стука, я поднялся с кровати и, неуверенно спотыкаясь, пошёл посмотреть на настырного гостя.

На пороге стоял Колька Подружный собственной персоной.

– Ты чего в такую рань?
– вместо приветствия проворчал я.

– Обед на дворе!
– усмехнулся Колян.
– Войти можно?

Не скажу, что меня сильно обрадовал его приход, но всё-таки какое-то разнообразие он вносил, и я впустил друга.

Подружный прошёл в квартиру, по-хозяйски оглядел комнаты, затем появился на кухне, где я уже ставил на стол начатую бутылку водки и две рюмки. На закуску в холодильнике остались только чёрный хлеб и килька в томате. Было ещё пару яиц, но снова жарить яичницу не хотелось.

– Присаживайся, - показал я взглядом на один из свободных стульев.

– Не богато, - криво усмехнулся гость, взглянув на убранство стола.

– Мне хватает, - отозвался я.
– Зачем пришёл?

– Узнать, как ты...
– Подружный внимательно разглядывал меня.
– Телефон не берёшь, на электронную почту не отвечаешь. Послезавтра тебе выходить на работу. Что-то ты похудел сильно, Витёк, осунулся. Давно приехал?

– Я никуда не уезжал.
– Говорить правду было не обязательно, но и врать не хотелось.

– Что, весь месяц проторчал в квартире?
– Искреннее удивление Подружного изобразилось на его лице.

– Да, - коротко ответил я. Вести выяснения на эту тему тоже не хотелось.

– О друзьях забыл?
– Колька насупился.

Что я мог на это сказать? Всё и так было ясно. Говорят, отсутствие потребности кому-то что-то доказывать является хорошим признаком гармонии внутри человека. Какая к чёрту гармония?! Мне не хотелось жить. Очень хотелось вернуть хотя бы кусочек прошлого, поймать хоть миг того исчезнувшего времени, когда мама была жива, а рядом со мной была Вера.

– Только не обижайся...
– произнёс я, - ...не хочется ничего! Сдохнуть бы... давай выпьем.

– Давай.
– Подружный взял свою рюмку, и не чокаясь, опрокинул в рот. Закусывать не стал.

Я ожидал от Кольки чего-нибудь в поучительно-философском ключе, и Подружный начал в своей манере:

– Значит, спиваешься потихоньку...

– С чего ты взял?
– состроил я невинное лицо.
– Так... выпиваю иногда...

– А стоит ли? Надо жить, Витёк. И всё! Давай, что ли, за это...
– Колька сам наполнил рюмки.
– Баб на наш век хватит!