— Ульрих! — Симонов кивнул, соглашаясь с начальником полиции, и строго посмотрел на следователя. — Ты сам вынимал пули?

— Я же не патологоанатом. — Толстяк обиженно засопел. — Но у меня нет причин не верить коронерам! Они и заключения мне в комп сбросили. Прямо с больничного сервера. Все шестнадцать как на подбор; причина смерти — огнестрельное пулевое ранение в затылочную область головы. Может, у этих полицейских патроны не «магнум» были, а, наоборот, какие-нибудь нестандартные, ослабленные?

— Короткобойные, — подсказал Симонов.

— Ну, — снова оживился Ульрих. — Вот и застряли пули в башках!

— У полицейских все одинаковое, штатное, — раздраженно бросил Белкин. — Подстава это. Кто подписывал заключения?

— Эксперты и директор клиники.

— Ну так побеседуйте с этим директором. И с прозекторами побеседуйте, которые непосредственно вскрытия делали!

— В лесу побеседовать? — не сдержался Ульрих.

Секундой позже он понял, что не прав, и взглянул на Белкина исподлобья. Начальник полиции перенес оскорбление достойно. Он лишь многозначительно взглянул на Симонова. Тот огорченно поморщился и покачал головой:

— Старший следователь Ульрих, ваше поведение недопустимо.

— Виноват, господин прокурор, признаю и прошу меня простить. — Он взглянул на Белкина. — Извините, господин начальник, такой уж скверный характер.

Полицейский вяло шевельнул рукой — «да ладно» — и снова уставился в камин. Ульрих вновь воспрянул духом.

— Ну ладно, с пулями пока не все понятно — проверю, но родственников я сам опрашивал! За достоверность ручаюсь. Кроме одного, всех опознали.

— Кроме кого?

— Ну, если опираться на данные из гиперсети, это был партийный лидер. Этот, как его… Явор!

— Самый обычный горлопан, — заметил Картер. — В его досье даже ни одного приличного подвига нет, сплошь мелочовка. И вообще эта «Свобода и право» никуда не годилась. Сборище лентяев. Партия называется. Любители пива и то более организованны и политически весомы.

— Ну да, лентяев, — Ульрих усмехнулся. — А что еще интересного знает ЦРС об этой партии?

— Интересного? — Картер пожал плечами. — Около тысячи членов, примерно сотня — бойцы. Но все вместе редко собираются. Лентяи и есть. В активе десяток мелких стычек с полицией на митингах объединенной Оппозиции и антиглобалистов. Конкретной политической программы нет и в помине, главный лозунг — «Против власти за свободу».

— Анархисты, — вывел Ульрих.

— Не совсем. Власть им не по душе только нынешняя. Как бы. А если копнуть, внутри своей банды ограничения свободы они признают и развивают. Например, поборы под видом взносов, запрет на посещение некоторых общественных заведений и мероприятий, принудительное участие в «партийных оргиях» — особенно для молоденьких неофиток, преследования людей с нетрадиционной сексуальной ориентацией…

— Вот! — прервал его следователь. — Я ждал именно этих слов! Родственники шестерых погибших утверждали, что их близкие имели как раз такую ориентацию! И вот поэтому я никак не могу взять в толк, каким ветром занесло четверых геев и пару лесбиянок на собрание бритоголовых? Как случилось, что их всех уложили в одну братскую могилу? Злая шутка конкурирующей банд-партии?

— Скорее попытка задеть за живое максимально широкие слои населения, — возразил Картер. — Посудите сами, полицейский произвол, направленный против неудобных членов общества. Возмутится даже воинствующий гетеросексуал.

— Но зачем? Кому это выгодно? Где мотив?

— Можно только гадать.

— А если без гаданий, у нас остается первый вопрос следователя Ульриха — как? — высказался Симонов. — Как случилось, что они сидели в том особняке и, судя по всему, мирно разводили демагогию?

— Это еще сложнее понять, чем мотив преступления, — не отрывая взгляд от огня, вздохнул Белкин. — Ясно одно — у Наций появился новый враг, наглый и коварный. Ничуть не слабее прежних. И если не прихлопнуть его сразу, он в покое нас не оставит, а чего доброго, и вовсе взорвет ситуацию.

— Ну, на это ему придется потратить слишком много времени и сил, — усомнился Картер.

— А ты знаешь, сколько их у него припасено? Нет? И я не знаю. Но если учесть, как он ловко подставил полицию, подсунул газетчикам свидетеля и взбудоражил общественное мнение, с силами у врага все в порядке. Вопрос — сколько мы дадим ему времени?

— Я понял, на что ты намекаешь. Мы отрабатываем все зацепки. Только, боюсь, пока противник не нанесет новый удар, мы его не вычислим.

— Это как так?! Вы что же, будете спокойно сидеть и ждать новых трупов?! — возмутился Ульрих.

Все его огромное тело напружинилось и перестало походить на большой курдюк с салом под виски-соусом. Симонова поза подчиненного ничуть не впечатлила. Он невозмутимо взглянул на следователя:

— Спокойно сидеть нам не дадут. На завтра назначено заседание Специальной комиссии при Совете Наций, там нас пропесочат всех троих, а сегодня придется отбиваться от возмущенной прессы — правда, только нашему главному полицейскому… Ну и все такое прочее. Так что спокойной жизни не предвидится. А что касается новых трупов… ЦРС и полиция переходят на усиленный вариант несения службы. Белкин, я правильно выразился?