Трудно из временн'oй дали точно оценить, что же привело к непониманию и даже отчасти рассорило двух великих физиков. Возможно, это была конфиденциальная информация о том, что Гейзенберг громогласно ратовал за создание «Великой Германии» и даже в чем-то оправдывал немецкое вторжение в Польшу, Данию, Норвегию и страны Бенилюкса. Юнг и особенно Гернек, а также известный биограф Эйнштейна Карл Зелиг доказывают, что все свои национал-патриотические высказывания Гейзенберг делал с одной целью – спасти немецких ученых и дать им возможность продолжать свои исследования. Прямолинейный в своих суждениях и исключительно правдивый Бор был весьма политически наивен и поэтому не мог и не желал понимать сложных двойных дипломатических игр Гейзенберга, поэтому при встрече сразу же повел себя несколько замкнуто и даже сухо.

Реконструируя те давние события, Юнг считал, что Гейзенберг начал разговор с рассказа о сильнейшем давлении, оказываемом нацистами на немецких физиков. Затем он очень аккуратно стал переводить разговор на создание атомной бомбы, указав на то, что его группа и все знакомые физики решили сделать все возможное, чтобы не допустить создания ядерного оружия. Было бы справедливо, чтобы идею этого «надправительственного» моратория Бор по своим каналам распространил среди западных и советских физиков. Однако, когда Гейзенберг, подводя итоги разговора, напрямую спросил, считает ли Бор возможным создание в близком будущем ядерных боеприпасов, тот вообще сделал вид, что плохо понимает смысл подобных исследований. Он сослался на то, что еще с апреля 1940 года ничего не слышал о развитии атомных исследований в Англии и Америке. И вот тут, чтобы определиться в своих позициях, Гейзенберг набрался смелости и твердо заявил, что твердо уверен в скором создании подобного страшного оружия…

Чем больше мы узнаем о тайной миссии Гейзенберга, тем больше возникает вопросов. Одним из первых выразил сомнение в общепризнанной трактовке событий Томас Пауэрс, автор солидной книги «Война Гейзенберга – тайная история немецкой бомбы» («Heisenberg’s War: The Secret History of the German Bomb»): «Я думаю, что Бор тогда не воспринял того, что пытался ему сказать Гейзенберг, у которого не было причин ставить себя под угрозу, раскрывая факт существования нацистской ядерной программы, если только он не хотел передать ему некое глубоко моральное сообщение. Он полагал, что в той или иной форме ему это удалось, но Бор ясно говорит, что ничего подобного не услышал».

Сам Гейзенберг вспоминал:

«При таких обстоятельствах мы думали, что разговор с Бором был бы полезен. Такой разговор состоялся во время вечерней прогулки в районе Ни-Карлсберга. Зная, что Бор находится под надзором германских политических властей и что его отзывы обо мне будут, вероятно, переданы в Германию, я пытался провести этот разговор так, чтобы не подвергать свою жизнь опасности. Беседа, насколько я помню, началась с моего вопроса, должны ли физики в военное время заниматься урановой проблемой, поскольку прогресс в этой области сможет привести к серьезным последствиям в технике ведения войны.

Бор сразу же понял значение этого вопроса, поскольку мне удалось уловить его реакцию легкого испуга. Он ответил контрвопросом: «Вы действительно думаете, что деление урана можно использовать для создания оружия?» Я ответил: «В принципе возможно, но это потребовало бы таких невероятных технических усилий, которые, будем надеяться, не удастся осуществить в ходе настоящей войны». Бор был потрясен моим ответом, предполагая, очевидно, что я намереваюсь сообщить ему о том, что Германия сделала огромный прогресс в производстве атомного оружия. Хотя я и пытался после исправить это ошибочное впечатление, мне все же не удалось завоевать доверие Бора, особенно после того, как я начал говорить осторожно (что было явной ошибкой с моей стороны), опасаясь, что те или иные фразы впоследствии обернутся против меня. Я был очень недоволен результатами этого разговора» [25] .

Беседа с Гейзенбергом встревожила Бора настолько, что он стал уделять значительно меньше внимания замечаниям своего ученика о сомнительном моральном аспекте такого оружия. Когда Гейзенберг покинул своего учителя, то у него сложилось впечатление – и последующие события подтвердили его правильность, – что разговор скорее ухудшил, нежели улучшил положение дел. Недоверие Бора к физикам, остававшимся в гитлеровской Германии, не уменьшилось после визита его ученика. Наоборот, он был теперь убежден, что люди, о которых шла речь, интенсивно и успешно концентрируют свои усилия на изготовлении урановой бомбы.

Чтобы исправить это ошибочное впечатление, в Копенгаген для встречи с Бором вскоре отправился другой немецкий физик-атомник. Между тем подозрения Бора усилились до такой степени, что когда молодой Йенсен открыто заявил ему о том, на что Гейзенберг с чрезмерной осторожностью только намекал, то Бор попросту решил, что к нему подослали провокатора.

Прочел книгу Пауэрса, разумеется, и Нильс Бор. Несогласный с изложенной там версией Гейзенберга, он написал ему письмо с возражениями против подобной интерпретации событий. Однако оно так и осталось лежать неотправленным между страниц книги Юнга «Ярче тысячи солнц» и было найдено уже после смерти великого датского физика. По завещанию Бора все его архивные документы должны были бы быть обнародованы не ранее чем через 40 лет – в 2012 году, однако по просьбе нынешнего руководства Копенгагенского института теоретической физики часть архива была предана гласности через 30-летие – в 2002 году. Тогда и стали известны так и не дошедшие до Гейзенберга слова его давнего друга:

«Вы тогда говорили так, что у меня могло сложиться твердое убеждение, согласно которому под Вашим руководством в Германии будет сделано все возможное для создания атомного оружия, и, мол, незачем обсуждать детали, с которыми Вы и так полностью знакомы, проведя последние два года в работе, направленной исключительно на его подготовку» [26] .

Подвергал Бор сомнению и утверждение Гейзенберга о том, что он всячески пытался саботировать конкретное воплощение германского уранового проекта: