И тут Марш понял, понял для себя очень важную вещь: Хай ему нужна, нужна, как воздух, как вода, как огонь и земля. Теперь никогда и ничего не будет так, как раньше. Потому что его мир перевернулся. Там, в глуши, его жизнь стала по-настоящему насыщенной и полной.

"А ведь я очень даже хорошо справлялся с делами фирмы на расстоянии."

Мысль оказалась неожиданной, но с этого момента все стало предельно ясно. Здания по другую сторону улицы озарились ярким солнечным светом, и в офисе стало светлее, все существо охватила неописуемая легкость и радость.

Маршалл Олдридж принял решение...

Глава 16

– Хай, привет!

– Привет, Джон.
– Друг нетерпеливо вздохнул:

– Все еще хандришь? Выше нос! Скоро работы прибавится!

– Что такое?
– Мужчина на нее подозрительно посмотрел:

– Ты телевизор или радио включаешь хоть иногда?

Хай недовольно фыркнула:

– Джон, не говори глупостей! Конечно включаю! Не почтовыми же голубями я новости получаю.

Он прищурился:

– Пожалуй, ими было бы вернее... Хай! Обещали снегопад! Снежная буря!

– Джон, я бы слышала, если бы об этом говорили!

– О, да! Ты бы слышала! Если бы ты хоть что-нибудь слышала, кроме своих мыслей!

Джон быстро пересек большой задний двор и пошел к овчарням. Заглянул в одну, вторую...

– Я не поняла: ты проверяешь качество моей работы?

– Я проверяю подготовились ли ребята к снегопаду. Но вижу, что да.
– Он вернулся и внимательно оглядел двор.
– Хай, тебе очень повезло с рабочими! Очень-очень повезло!

– Ты меня воспитал? Теперь можешь отправляться домой.

– Э, нет, подруга! Ты мне должна чай и булочки за заботу.

– Я их не пекла.

– Что ж, тогда и пустой чай сойдет. Я не привередливый.

– У тебя же от него зубы сводит.

– Сводит, но ведь его можно и разбавить.

Через два часа, в самом деле, пошел снег. Крупные снежинки медленно, кружась и пританцовывая, опускались на холодную землю. Их становилось все больше, белое покрывало все плотнее укутывало пожелтевшую и давно высохшую траву. Ветер гулко завывал во всех каминах, отчего в доме становилось шумно.

Но Хай не отрываясь смотрела на яркий огонь. Она была погружена в свои мысли. Долго ли? Наверное, долго. Сумерки постепенно опускались, и в какой-то момент стало совсем темно. Появились первые сугробы, снежинок стало очень много, плотной стеной они заслонили чернеющее небо. Переливчато-белые сугробы стали высотой в колено. Девушка все еще была погружена в собственные мысли. Кажется, она уснула...

"Да, что же это такое... Действует на нервы... Как будто комар над ухом жужжит...
– Девушка поморщилась и застонала.
– Как... Как звонок в дверь!"

Хай подскочила с кресла и скорчилась от боли. Правая нога, как не своя, а левой и вовсе не чувствовала бы, если бы не миллион "иголок", что врезались в каждый миллиметр кожи. "Я так и заснула в библиотеке. Все мышцы затекли."

– Ооох.
– Пронзительный звонок снова раздался на весь дом.
– Да кто там!?

Девушка медленно, кряхтя и ковыляя, пошла к двери. Звонок уже звонил, не переставая.

– Да кто же так поздно!?
– "Восемь вечера. Кого в такое время-то занесло!? Может быть это Джон? Если он опять воспитывать меня пришел..." Хай открыла дверь: - Джон, мне ничего не...

Она так и застыла с приоткрытым ртом. На пороге стоял молодой мужчина. Шатен, очень высокий. Из-за влажного воздуха кончики длинной челки, завились вверх, на них ярко блестели белые снежинки, ветер отбросил волосы немного в сторону. В таком виде он напомнил Хай Питера Пена... Только еще яснее, чем раньше.

Питер Пен был одет и по сезону, и по погоде: в теплую дубленку и шапку, длинный крупной вязки шерстяной шарф был обмотан вокруг шеи. Обут он был в высокие зимние сапоги. Не знай его Хай приняла бы этого мужчину за местного.

Позади Питера Пена стоял внедорожник с высоким клиренсом. Питер Пен улыбался.

– Вы, должно быть, мисс Олсопп?
– "Я все еще не сменила фамилию." - Меня зовут Маршалл Олдридж. Я приехал, чтобы устроиться на работу.

Девушка покраснела. Потом побледнела. И снова покраснела. Она совершенно не ожидала его приезда. Ее охватило смущение.

– Мистер Олдридж, извините. Но...
– Голос ее охрип.
– Свободных рабочих мест на ферме нет.

Он сощурился, в его серых, как грозовое небо, глазах плясали искорки смеха.