Сразу же после этого неожиданного назначения мне пришлось познакомиться и узнать Догеля. После Нольде это, конечно, был для меня большой удар, так как, несмотря на то что по специальности моё новое начальство было моим академическим коллегой, я не мог не заметить, что его специальность ни в малейшей мере его не интересовала и что он уже давно перестал следить за литературой. Не обладая, кроме того, даром юридического анализа и находчивостью, лишённый привычки к труду и желания работать, Догель был любезным, хотя и несносно болтливым собеседником, который о самой незначительной бумажонке готов был дискутировать бесконечно.

Надо отдать ему должное, с первых же слов он дал мне carte blanche, и я не помню случая, чтобы в делах он мне в чём-либо противодействовал. Принимая во внимание болезнь Горлова, вся Юрисконсультская часть фактически очутилась на моих плечах, с тем, однако, неприятным обстоятельством, что на Догеле всё же лежали некоторые обязанности, как-то: личный доклад по делам Совета министров, где я официально не имел права его заменять. Правда, я заготовлял «шпаргалки» Сазонову, а впоследствии Штюрмеру и Покровскому, но Догель их докладывал и часто путал. Сазонов сразу же обозвал его «микроцефалом» и попросил Нератова избавить его от догелевских докладов. Выход был найден в конце концов в том, что Догелю приходилось часто отлучаться в Юрьев, где он преподавал в университете административное право, или же бывать в Управлении по делам печати, где он исправлял обязанности цензора, и мне за его отсутствием приходилось замещать его и в этой функции.

Для Догеля его служба в министерстве была одной из синекур, которыми он любил пользоваться. Нератов нисколько не обманывался насчёт деловой ценности Догеля, но, чтобы не допустить А.Н. Мандельштама, готов был терпеть при себе своего непригодного для работы родственника. О том, как это отразилось политически, я скажу ниже при изложении штюрмеровского периода. Поскольку Сазонов не любил Догеля, тот не пользовался у него никаким авторитетом и во всех сколько-нибудь сложных вопросах Сазонов, не считаясь со служебной иерархией, обращался ко мне, минуя Догеля. Нольде, со своей стороны, видя моё незавидное положение, предложил мне перейти к нему во II Департамент, обещая быстрое движение и интересную работу.

Я всё же остался в Юрисконсультской части, так как с отъездом Мандельштама Юрисконсультская часть с одним Догелем и Горловым, готовившимся уже к отъезду, просто погибла бы, а кроме того, несмотря на такой балласт, как Догель, в этой части силою вещей был нервный узел многих и многих политических решений, и работать здесь было поэтому неизмеримо интереснее, чем вершить консульские дела во II Департаменте. В результате я отказался, хотя Нольде и впоследствии несколько раз предлагал мне перейти к нему, и никогда в своём решении не раскаивался, так как опыт показал, что перемещение Нольде способствовало процветанию департамента, но мало отразилось на уменьшении политического веса Юрисконсультской части.

Одним из первых мероприятий правительства в 1916 г. было учреждение «Высочайшего комитета по борьбе с немецким засильем» под председательством члена Государственного совета, лидера правых Стишинского. Комитет этот, по идее, должен был быть образован из высших чинов правительства, министров и их товарищей, и стать центральной лабораторией всякого рода мер, направленных против немцев. Но неясность постановки дела заключалась в том, что, с одной стороны, провозглашалась решительная борьба с германским влиянием в России, а, с другой стороны, не определялось, что же под этим германским влиянием (или официально «немецким засильем») надо понимать. Официально ведению комитета подлежали все законы и распоряжения, издаваемые правительством против германских и австрийских подданных, причём для борьбы с двуподданством натурализация этих лиц не признавалась до третьего поколения включительно. В этом отношении правительство, по всей видимости, было настроено крайне решительно.

Встал вопрос о праве германских подданных на судебную защиту. Это право было прямо оговорено в Гаагской конвенции о законах сухопутной войны 1907 г., и лишение их судебной защиты в России являлось, таким образом, явным нарушением международного права. Когда Сазонов спросил моё мнение по этому вопросу ещё в 1915 г., то я сказал ему, что неправомерность лишения неприятельских подданных судебной защиты неоспорима, но вместе с тем я привёл ему все постановления германского военного законодательства касательно права обращения в суд неприятельских подданных, которые фактически совершенно аннулировали их судебную защиту. Далее я сказал, что если Германия прибегнет к репрессалиям в этой области, для нас это не страшно, так как наши подданные в Германии при настоящих условиях лишены возможности обращения в германский суд. Оставалось, таким образом, принять в расчёт только декларативную сторону и неблагоприятное впечатление, которое произведёт такое правонарушение с нашей стороны на нейтральные государства.

Когда Сазонов убедился, что германский режим ничем не отличается от предположенного официального лишения германских подданных судебной защиты в России, он совсем перестал этим интересоваться, считая этот вопрос исключительно юридическим, и снял свои возражения. Этот мой разговор с Сазоновым имел место летом 1915 г., когда я замещал Нольде. Последний, однако, стоял на той точке зрения, что лишение немцев судебной защиты создаст затруднения для будущих русско-германских отношений. Это было основное противоречие во взглядах на задачи войны между Нольде и мной, и Сазонов, как Нольде его ни убеждал, остался пассивным. Дело было решено окончательно в Сенате.

Накануне «Новое время», занимавшее германофобскую позицию, опубликовало списки сенаторов с германскими фамилиями. Таких было огромное количество, и эффект этой публикации был тот, что Сенат подавляющим большинством высказался за лишение германских подданных судебной защиты. Нольде был сильно разочарован этим решением. Хотя он не мог не знать фактического положения русских в Германии в это время, он часто после этого говорил, что «неполитично сжигать за собой мосты» и что «когда-нибудь да кончится война и надо будет снова налаживать отношения с Германией».