Дойль тоже во все глаза наблюдал из остановившейся тележки за ритмичными танцами аборигенов, не понимая их радости.

— Ашанти знают, что их близкие не умирают, а переходят в иной мир, — буднично пояснил Овусу. — Гораздо более светлый и радостный, чем наш. Жизнь ушедших предков продолжается, и духи помогают нам в тяжелых ситуациях, надо только уметь попросить. Мир духов чист и светел. Вчера в этой деревне, жители которой считают себя потомками льва, убили вождя, а его брата, который должен был стать новым вождем, взяли в плен работорговцы. А сейчас мертвого вождя хоронят вот в этом деревянном петухе, ибо никто, кроме вождя, не может первым увидеть восходящее солнце. Вождь живет совсем так же, как гордая красивая птица петух, и, умерев, именно в петухе входит в царство мертвых.

— А если покойный был музыкантом? — округлила глаза мисс Бетти, кивая на бьющих в барабаны туземцев.

— Его похоронят в искусно сделанном тамтаме, — ответил гид. — Чтобы в другой жизни он мог бить в тамтам.

— Все это не более чем дремучее суеверие, — оборвал разглагольствования проводника убежденный агностик Дойль. — После смерти ничего нет.

— Белый господин, нельзя так говорить. — Овусу обиженно выпятил толстую нижнюю губу. — Вождь всегда является посредником между миром живых и царством мертвых, это факт, с которым невозможно спорить. Так считают ашанти. — Он поднял вверх длинный черный палец и плеткой хлестнул круп ослика, вынудив животное снова начать медленное движение по тропинке в сторону веселых похорон. — У вождя есть ритуальная трубка, — продолжал африканец, — которую он курит, когда говорит с духами. Вождь должен быть сильным, чтобы много курить, иначе дела племени замрут на месте, ведь без помощи духов не происходит ни одно событие.

— Вы тоже ашанти? — оживилась леди Абигайль.

— Нет, я из народа банту, — хитро улыбнулся Овусу.

— Так интересно! — выдохнула Бетти. — Давайте подойдем еще ближе!

Ослик медленно, но верно приближался к деревне. Проезжая мимо странного конуса чуть выше человеческого роста, из которого виднелась черная голова, Артур не сразу понял, что это муравьиная куча, в которой сидит человек.

— За что его так? — прошептала потрясенная девушка.

— Это пленный.

Они проехали еще немного, и, остановив повозку, Овусу строго сказал:

— Смотрите отсюда. Ближе нельзя. Духи прогневаются и прикажут вас посадить в муравейник.

Однако настроение наблюдать за весело пляшущей похоронной процессией у экскурсантов пропало и без боязни разгневать духов, и ослик, с трудом развернувшись на тропинке, потянул повозку обратно на дорогу. Поднявшись на холм, путешественники оказались у мрачного белого здания, к которому вела широкая стертая лестница. Толстые каменные стены защищали крепость со стороны моря, куда были направлены стволы пушек, установленных в специально предусмотренных для этого отверстиях.

— Ого! — вырвалось у Артура. — Это что же за фортификационное сооружение?

— Это Кейп-Кост, белый господин. Штаб-квартира английской компании «Королевские дельцы», на которую я работаю, — с достоинством сообщил Овусу. — Здесь можно выбрать лучших рабов Золотого Берега. Самых работящих, трудолюбивых ашанти, только вчера захваченных нашими солдатами в плен. Они томятся в казематах, дожидаясь, когда по-настоящему достойный покупатель отберет лучших из них.

— С чего ты взял, что я собираюсь покупать рабов? — оторопел судовой врач.

— Ну как же, — растерялся проводник. — Белые господа с такими, как у вас, саквояжами в руках, всегда приезжают за черными невольниками. В саквояжах у белых господ хранятся деньги.

Дойль озадаченно взглянул на Овусу и вдруг расхохотался.

— Да нет же, приятель! Я доктор! Врач! — сквозь смех проговорил он, выбираясь из повозки. — Мне жаль, мой друг, но я не покупаю невольников! Тебя ввел в заблуждение мой докторский саквояж!

— Но это так интересно! — умоляюще вскинула руки мисс Бетти. — Я очень хочу посмотреть на чернокожих рабов!

— Не думаю, что благовоспитанной девушке пристало посещать невольничьи рынки! — тряхнула седыми кудряшками миссис Эверсон.

Абориген покосился на богатую цепочку, тянущуюся из петлицы жилета доктора к венчающим ее часам, и с надеждой проговорил:

— Но, господин, если у вас нет денег, вы можете обменять эти часы на самого лучшего невольника!

— Мне не нужен невольник, — категорично отрезал Артур.

Под раздосадованное бормотание Овусу на языке народа банту доктор Дойль выбрался из повозки, развернул ослика с дамами в обратную сторону, и, ведя животное под узцы, размашистой походкой зашагал назад, к берегу океана, где дожидалась на якоре «Маюмба».

Лондон, 199… год

Подготовка к выступлению на симпозиуме заняла около часа. Остаток вечера Басаргин просидел с Радием за длинной стойкой бара на первом этаже отеля, слушая, как друг хвастается перед зарубежными коллегами научными успехами и изобретениями. Затем Полонский перешел к рассказу о походе в музей.