— Я смотрю, вы посетили сувенирную лавочку, — заметил немец Клаус Штольц, рассматривая новую трубку Радия. Закончив осмотр, он оттопырил нижнюю губу и пренебрежительно процедил сквозь по-заячьи выпирающие зубы: — Барахло. Ширпотреб.

— Знаете, где взять лучше? — хмыкнул Радий.

Немец отхлебнул из высокой пузатой кружки холодного пива и, заметив досаду в глазах Полонского, застывшего в напряженной позе над коктейлем «Пино-колада», неторопливо затянул:

— Не так давно в офисе одной из лондонских юридических фирм было найдено собрание бумаг и кое-какие личные вещи сэра Артура Конан Дойля. Через два дня состоится аукцион, где будут распродаваться эти реликвии. Не сомневаюсь, что там будут и трубки. Я планирую посетить, ибо думаю, что закрытие семинара прекрасно пройдет и без меня. Если желаете, можете составить мне компанию.

Аукционный дом, о котором шла речь, располагался в Южном Кенсингтоне. Михаил много слышал об этом уникальном месте, которое после проведения первой Всемирной выставки по инициативе принца Альберта было превращено в музейный городок Альбертополь. Много слышал и потому не мог отказаться от предложения немца. После недолгих уговоров Радий согласился поехать на аукцион, соблазненный перспективой заполучить подлинную трубку писателя. И в тот момент, когда участники симпозиума благодарили организаторов за прекрасно проведенное мероприятие, приятели вместе с Клаусом Штольцем неторопливо шли по выставочной дороге мимо устремленного в небо двумя симметричными романо-византийскими башнями Музея естествознания, располагающего богатейшей коллекцией экспонатов по ботанике, зоологии, минералогии и палеонтологии.

Басаргина так и манили к себе двадцатишестиметровый скелет диплодока и механическая модель тиранозавра, о которых юноша читал в научных журналах, но сказать об этом Радию не решался. Туристы миновали торжественное здание Политехнического музея, Альберт-холл под круглым куполом, мрачную громаду Горной академии, острые шпили башенок Музея Виктории и Альберта, Королевское географическое общество и подошли наконец к аукционному дому.

До начала торгов оставалось не более пяти минут, и друзья поспешили к столу регистрации, где надменный британец вручил каждому из них табличку с номером, после чего попросил пройти в зал. Желающих обзавестись вещами Конан Дойля оказалось совсем немного, и это несколько успокоило начавшего было волноваться Полонского. Устроившись в первом ряду, друзья с головой погрузились в происходящее.

Помимо писем Уинстона Черчилля, Оскара Уайльда, Бернарда Шоу, Редьярда Киплинга и Герберта Уэллса, аукционный дом выставил на торги выданный Конан Дойлю в 1920 году паспорт, портмоне из кожи ящерицы с серебряными уголками, водительское удостоверение, принадлежавшее супруге писателя, и ряд семейных фотографий. На одном из снимков был запечатлен седовласый джентльмен, весь вид которого выдавал в нем художника. В зубах его красовалась короткая глиняная трубка.

— Лот номер двадцать три, фотокарточка отца писателя, — пафосно сообщил ведущий аукциона, указывая на приветливо улыбающуюся девушку, выносящую лоты. Продемонстрировав залу снимок, сотрудница аукционного дома осталась стоять с фотографией на сцене, в то время как ведущий повысил голос:

— Итак, лот двадцать три! Стартовая цена пятьдесят фунтов!

Снимок ушел за шестьдесят пять, и приобрел его крохотный азиат, с лица которого не сходила извиняющаяся улыбка. Следующим лотом была та самая глиняная трубка, с которой снимался отец писателя.

— Стартовая цена тридцать фунтов! — объявил аукционист.

— Всего-то? — обрадованно потер руки Радий, вскидывая табличку с номером. — Это как раз по мне! Мишань, выгребай свою наличность!

Кроме Полонского, как ни странно, терракотовая трубка больше ни у кого интереса не вызвала. Не дожидаясь окончания торгов, Радий поднялся с места и пошел забирать покупку. Взяв у Басаргина недостающие деньги, он рассчитался в кассе и получил свое приобретение. И тут же вынул изо рта сувенир, купленный в музее, заменив его глиняной трубкой, многозначительно переглянувшись с Клаусом Штольцем, ставшим счастливым обладателем портмоне и стопки детских книжек, изданных сэром Артуром специально для выставки работ Чарльза Дойля. Михаил с завистью рассматривал маленькие, размером с ладошку, книжечки из плотного картона. В каждой был стишок про малый народец с тематически подобранной иллюстрацией отца писателя. Книжки были на двух языках — английском и языках авторов стихов — сербском, болгарском, русском. Одна из них называлась «Скрут» и принадлежала перу Саши Черного. Некоторое время Басаргин вертел книжицу в руках, затем робко попросил:

— Не могли бы вы, Клаус, продать мне Сашу Черного? Мама очень любит этого поэта. Ей было бы приятно в подарок получить такую книжку.

— Простите, Миша, не могу, — забирая книжицу, покачал головой немец. — Это все-таки подборка. Она ничего не стоит в неполном виде.

— Об этом я как-то не подумал, извините, — пробормотал юноша, следуя за товарищами. Немного приотстав, он снял запотевшие от волнения очки и принялся аккуратно протирать их носовым платком.

— Так что вы говорили про лазерную сварку? — следуя к станции метро вдруг обратился к Полонскому немец, возвращаясь к выступлению российского инженера на симпозиуме.

— Только то, что лазерную сварку можно использовать для любого материала и в любых областях науки, — опередив замявшегося Полонского, сзади откликнулся Басаргин. — С помощью придуманного нами механизма можно залатать пробоину в турбине или восстановить колеса от железнодорожного транспорта. Раньше их меняли после каждого третьего пробега состава. Теперь же достаточно просто укрепить лазером.

Вообще-то идея, как и все остальные разработки, изначально принадлежала Михаилу. Басаргин придумал и сам аппарат. Но так как застенчивый Миша не мог и двух слов связать перед публикой, то подавал открытие обаятельный Радий.

— Прибор уже выпускают? — оживился немец, по-новому взглянув на Михаила.

— Да нет, Клаус, что вы! — махнул рукой Басаргин, догоняя друзей и водружая очки на нос. — Прибор имеется только в единственном экземпляре, собран как экспериментальный образец. Дальше испытаний дело пока не продвинулось.

— Вот и отлично! Я уверен, что руководство моего концерна изыщет возможности для запуска аппарата в производство. Мы с вами, друзья мои, создадим российско-германское предприятие на базе наших институтов.