Если младшего, Кингсли, отправили учиться в Итон, то восемнадцатилетняя Мэри уже окончила школу и полагала, что будет жить вместе с отцом и мачехой в Уиндлшеме. Но наступило лето, и девушку поспешно отослали в Дрезден обучаться музыке. Альфред несколько раз слышал, как Мэри слезно умоляла отца не удалять ее из дома, но Конан Дойль и слушать об этом не хотел. Секретарь не сомневался, что это новая жена сэра Артура не хочет видеть Мэри рядом с собой, желая безраздельно властвовать над писателем и опасаясь постороннего влияния на супруга.

Каждое утро, сидя у себя в кабинете и разбирая почту, Альфред встречал письма детей, полные жалоб и отчаяния. В первый год обучения Мэри умоляла разрешить ей приехать домой на Рождество, но, насколько мог судить секретарь, получила сердитый отказ и упреки в слабохарактерности. Ей разрешили наведаться домой на летние каникулы. Альфред прогуливался в саду, когда увидел, как в ворота усадьбы въезжает авто сэра Артура, в котором сидит его дочь. Шофер вынул чемоданы и понес их в дом. На ступенях стояла беременная Джин.

— Передать не могу, как я рада за вас с папой! — искренне воскликнула Мэри.

— Да, дорогая, скоро у нас с Артуром появятся свои дети, — жестко откликнулась мачеха.

Дочь Луизы молча проглотила обиду, лишь глаза выдали, как тяжело ей это слышать. Вечером все собрались в гостиной, и Мэри решила продемонстрировать, чему научилась. Устроившись за роялем, девушка ударила по клавишам и запела несильным, но приятным голоском неаполитанскую песенку. Сидя у окна, Альфред видел по ироничному лицу Джин, что пение падчерицы не вызывает у нее ничего, кроме раздражения. Сэр Артур, напротив, слушал дочь затаив дыхание. Глаза его светились гордостью до тех пор, пока он не посмотрел на жену. Оптимизм его тут же угас, и сразу по окончании песни писатель проговорил:

— Ну а теперь споет моя милая девочка. Ее бархатный меццо-сопрано буквально берет за душу! Такой голосок никого не может оставить равнодушным!

Посрамленная Мэри выбралась из-за рояля и подошла к камину, протянув дрожащие руки к огню, как будто они у нее замерзли. Всматриваясь в ее лицо, Альфред видел, как прозрачные глаза девушки наполняются слезами, как влага выплескивается, и по щекам бегут мокрые дорожки. В гостиной звучал романс, исполняемый Джин, и, по мнению Альфреда, пела она ничуть не лучше, чем Мэри. Закончив петь, жена Конан Дойля победоносно посмотрела на поверженную соперницу и поднялась из-за рояля.

— Просим еще, — аплодируя, воскликнул ее очарованный супруг.

— Боюсь, я не в голосе, — кокетничала женщина.

— Ну что ж, тогда пусть опять споет Мэри. Хотя и стоит признать, что мы с Мэри оба отчаянно фальшивим, и певцы из нас никудышные.

Залившись краской, девушка выбежала из комнаты. А леди Дойль, нимало не смущаясь присутствия Альфреда, сурово проговорила:

— Не думаю, дорогой мой Артур, что имеет смысл продолжать обучение вашей дочери. Это пустой перевод денег. За те два года, что она провела в Германии, Мэри совершенно ничему не научилась!

Альфред поднялся и молча покинул гостиную, предоставив супругам решать семейные дела наедине. В коридоре он наткнулся на плачущую у стены Мэри. Секретарь тронул девушку за плечо и прошептал:

— Ну-ну, мисс, не стоит так расстраиваться. Ваша матушка не одобряла слез по пустякам.

Мэри всхлипнула и уткнулась мужчине в плечо.

— Ну почему, Альфред? Почему? — рыдая, бормотала она. — Я так надеялась провести прошлое Рождество дома! Ведь нет никакой причины, чтобы мне этого не позволить! Разве только они захотели нас с Кингсли выгнать из Уиндлшема и праздновать сами! Мне приходилось выкручиваться и врать подружкам, почему я осталась в Дрездене. А все очень просто. Мы с братом для них помеха! Джин прислала мне открытку и почтовый перевод на один фунт, чтобы я «купила себе все, что пожелаю!» Не понимаю, почему отец так суров! Я не слышала от него ни одного ласкового слова, не видела ни малейшего проявления любви за два года со смерти мамы. Можно было ожидать, что все будет как раз наоборот. Но нет — жизнь превратила его в жестокого человека. Ладно я, а каково Кингсли? Ему всего шестнадцать лет! Кингсли совсем ребенок! Он все каникулы проводит у дальних родственников, а здесь, в Уиндлшеме, бывает лишь проездом. И если уж папа и Джин разлучили меня с братом, то могли хотя бы постараться, чтобы мальчику было уютно у себя в доме и он не чувствовал себя чужим в этой новой папиной жизни. Пренебрегая Кингсли, они совершают большую ошибку и нарушают свой долг. Не могу передать, как я разочарована в них обоих!

Хотя Мэри не жаловалась, но Альфред знал, что ко всем ее обидам прибавилось и существенное урезание наличных денег, отпускаемых на ее содержание. Это было тем более странно, что с тех пор, как сэр Артур стал хорошо зарабатывать, он всегда проявлял щедрость ко всем членам семьи. Секретарь помнил письмо, в котором дочь просила прислать ей денег на поездку в Берлин, чтобы послушать оперу, которую она в тот момент разучивала. Ответом послужил отправленный отцом чек на десять фунтов с припиской, что Мэри может выбрать, как потратить эти деньги — либо съездить в Берлин, либо пригласить в гости Кингсли. Девушка ждала визита брата полгода, и несправедливость поступка патрона вывела Альфреда из себя. Во всем ощущалась рука Джин. Во всем, кроме пристрастия сэра Артура к спиритуализму. Этого загадочного явления леди Дойль не любила и побаивалась.

Через год после свадьбы родился ее первенец. Супруга писателя немного ослабила хватку, и Артур Конан Дойль впервые после долгого перерыва вновь взялся за перо. Но писал он уже не занимательные детективные рассказы и исторические повести, а статьи, которые размещал под рубрикой «Неведомые берега» на страницах «Стренда». Сидя вечерами в своей комнате и слушая звуки долетающей из бильярдной музыки, под которую танцуют очередные гости новоявленной миссис Дойль, Альфред с удовлетворением просматривал свежие статьи, подписанные шефом.