Это произошло ведь как раз на рубеже 70-х, когда рок-музыка из просто бизнеса стала превращаться в Большой Бизнес; когда и идеология хиппи, и бунтарство, и все-что-ты-хочешь стало Большим Бизнесом и каждый известный музыкант тоже становился частью Бизнеса. У него могло быть свое место в этом Бизнесе, например, место экстравагантных хулиганов, как у “Роллинг Стоунз”, которое оплачивалось очень высоко. Или место утонченных интеллектуалов звука, как у “Кинг Кримсон”. Но если ты не желал во всем этом участвовать, ты автоматически выбывал из игры. Ну, вот, может, он и выбыл. Тогда многие выбыли. Что такое для музыканта смерть, можно понять, представив себе обратное: что Моррисон, например, не умер, а продолжал жить и записываться, как записывались “Doors” без него, как записывались “Deep Purple” и другие группы, уже не несущие никакого послания, хотя бы даже послания о собственной гибели (как Кобейн). Пожалуй, это было бы очень разумно и по-взрослому, и ничего в этом страшного не было бы. Написать песенки, собрать в альбом, прокатить его в турне по миру и, высадившись на каникулы в Париже или где-нибудь еще, пить вино (прекрасное вино), но… В этом не было бы драмы, и такая музыка очень скоро стала бы просто никому не нужна, потому что — ну, какая музыка без драмы? В ней нет энергии. Даже попса раздувает свои кошачьи страсти до уровня вселенской катастрофы… Нельзя без драмы…

Характерно, что Большой Бизнес, который всегда является агентом толпы, адаптирует практически все. Он адаптировал к толпе Моррисона и нажился на нем мертвом гораздо круче, чем на живом. С Кобейном, который просто в глаза каждому репортеру или менеджеру, пришедшему с очередным предложением, орал “ненавижу!” — произошло то же самое. И самое смешное, что так было всегда: “Вагнеру не смогли простить его великих творений до тех пор, пока не нашли способ истолковать их по-своему” (это Блок, прежде уже мною цитированный). А сегодня “Роллинг Стоунз”, которых когда-то запрещали к трансляции по радио, выходят в популярной симфонической версии (аналогично — “Битлз”, Стинг и другие звезды), в которой их музыка доведена до последней степени сладости и неузнаваемости. И люди, услышав их музыку в адаптированном “десертном” исполнении, никогда не будут знать, что в ней, собственно говоря, такого, откуда был этот дикий восторг и эта неистовая энергия? Потому что музыка мятежа — это не то же самое, что музыкальная тартинка с джемом.

Я вообще не совсем понимаю, как Хендрикс мог бы быть подан на десерт? Как рок может быть фоном, просто-музыкой? В общем, большинство творений эпохи рок-н-ролла трудно поддаются адаптации. Музыка фона, бесконечный поток монотонных звуков, неотвязных, как маниакально-депрессивный психоз — техно, — родилась, когда пепел на полях сражений рок-н-ролла уже остыл. Весь мир купился на простые гармонии, безликие гигабайты звуков и компьютерные ритмы. Но мы сейчас говорим не о пластиковом мире одноразового использования, в котором живет большинство человечества, а о давнишней, теперь уже почти позабытой эпохе, которой, однако, нам довелось стать свидетелями. Думаю, ты согласишься, что ничего неблагозвучнее, чем завывания “Grand Funk” на их первом “живьем” записанном альбоме, трудно себе представить, и, тем не менее, это быланастоящая музыка, это был рок-н-ролл высшей пробы, и все, что они сделали кроме этого, — мура, недостойная даже упоминания. Но по-настоящему-то нужно было быть на этом концерте. Нет! Надо было играть его! Вот тогда бы музыка наполнила тебя, как молния! Рок-н-ролл требует участия и своеобразной присяги. Ты не просто слушатель бесконечных “тыц”-“тыц” в наушниках. Ты должен выглядеть и жить, как рокер. Rock and Roll Soul — это душа бунтаря. Блюзовая душа… За этим — нескладная жизнь, неудобье, жизнь впроголодь, бутылка виски, сделка с дьяволом, попытка услышать Господа, взрыв “надстройки”, культ спонтанности, наркотики, анархия и отвага последнего боя перед неотступной гибелью… Рок-н-роллер редко читает книги, но оперирует теми же понятиями и балансирует на той же тонкой, как бритва, грани между добром и злом, что и большая часть опальных мыслителей и еретиков, пытаясь составить свое представление о мире и очертить внутри него свое пространство. И на безумие мира он может ответить собственным безумством, отречься от разума, провозгласить первенство инстинкта, вышибить себе и ближнему мозги звуком или травой…

Рок-н-ролл опасен, как все настоящее, — вот чего теперешние непробиваемые потребители музыки не могут понять, в то время как раньше понимал каждый секретарь комсомольского бюро.

Опасен, как опасно безумие. Надо зафиксировать это пограничье безумия и рок-н-ролла. Ведь если честно, рок-н-ролл — это безумство, транс, камлание,

улет — все, что угодно, только не благочинный разум. Это бунт против разума, против рацио, против рациональности. Самые выдающиеся люди в этой музыке (Хендрикс, “Лед Зеппелин”, “Флойд”, Патти Смит) просто взрывали себе мозги кислотой, что позволяло им написать несколько совершенно неправдоподобных, небывалых даже в самой этой музыке вещей. Джими Хендрикс, Дженис Джоплин, Джим Моррисон, Брайан Джонс, Джон Бонэм. Все, кто пошли этой дорожкой улета до конца, погибли. Не обязательно при этом красиво. Сверкающий алмаз “Флойда” — Сид Барретт — очень быстро раскрошился под воздействием кислоты и уже в самом начале фантастической карьеры группы мог производить уже не музыку, а только шум. А к концу он вел растительную жизнь толстого идиота, прикованного к телевизору, и ничем не походил на того огненного ангела, который, собственно, и приоткрыл товарищам вход в параллельную реальность звуков. Но главное — все, именно все, что было в создано в этой музыке лучшего, было создано в максимальном приближении к зоне смертельного риска. По счастливому стечению обстоятельств смерть не прибрала никого из “Битлз”, обошла Мика Джаггера и Кейта Ричардса (ведущий дуэт “Роллинг Стоунз”), Тома Уэйтса, Нила Янга, Боба Дилана, Иэна Андерсона — они ведь тоже были первопроходцами и заслужили смерть. Остальным, кто идет “по стопам”, она не грозит. Остальные, как правило, просто пере-певают, пере-игрывают, доводят до уровня общих мест то, что первопроходцами было найдено с риском для жизни.

Я предлагал тебе для перевода “Наречие любви” — один из важнейших текстов эпохи рок-н-ролла, противо-евангелие, вложенное в конверт пластинки Патти Смит “Радио Эфиопия”. Ты отказался. Жаль. Слишком многое делается ясным из него: даже то, почему эпоха рок-н-ролла сменилась эпохой “Красных бригад”…

Попытка написать сакральный текст у Патти Смит заканчивается воззванием к ангелам ада, а слова любви звучат, как безумный и неистовый речитатив шамана; но ты ведь чувствуешь жуткую правду этих слов? “Искусство есть ад” (Блок). Но с тех пор, как Блоком были написаны эти слова, жизнь стала настолько бесчеловечнее…

Насколько?

Я не знаю ответа на этот вопрос. Но этот вопль ненависти — возможно, один из самых искренних звуков, издаваемых человеком в мире голимого бизнеса и всех тех превращений нравов и судеб, которая сопутствует голимому бизнесу. Поэтизировать это смог только великий Феллини (“Джинджер и Фред”).

Здесь я упираюсь во что-то, чего и сам как следует не пойму… Я не согласен с тем, что ненависть и неистовство — это выход, чем бы они ни оправдывались. Может быть, чтобы настроить сердце на музыку любви, нужно быть проще и мужественнее? Эпоха рок-н-ролла прошла. И вряд ли повторится еще раз. Те, кто сегодня продолжают работать под брендом рок-н-ролла, — как правило, просто удачные коммерсанты. Меня же, как ты знаешь, интересует дух. Возможно, дух новой музыки — не бунт, а “изобретательство”. Соответственно, меняется и антураж: зеленые поля сражений сменяются замкнутым пространством лаборатории. Музыкант — уже не “капитан Африка”, поднимающий в прорыв сенегальские батальоны, а маг-виртуоз, колдующий над прочтением (для узкого круга публики) сложнейших музыкальных ассоциаций. В этом смысле необычайно характерна последняя программа великого перкуссиониста Владимира Тарасова: “Думая о Хлебникове”. Итак, не бунт — а “изобретательство”?

Жду твоих соображений.

Утри пот (III)

“Те, кто придут после нас, не будут иметь с нами ничего общего, они даже чувствовать будут по-другому.

И им придется создавать свой собственный оригинальный саунд”.

Джим Моррисон, 1968.

 Василий, твой текст, который ты посчитал достойной формой отклика на то, что я писал тебе до сих пор, застал меня в самое неподходящее время, в самом неподходящем, надо сказать, настроении. Я только приехал с Енисея от Миши Тарковского, приехал бодрым, здоровым каким-то, полным сил — а тут твой перевод из книги Грэя Маркуса “Блюз…”, который сразу обмакнул меня мордой в… Как бы поделикатнее выразиться? Призрак, Вася, бродит по Европе. Впрочем, и по Америке. И по России тоже. Призрак сатанизма. Я, заметь, спокоен. Я в своем спокойствии захожу столь далеко, что отсылаю тебя к... Да, к работе Мартина Хайдеггера “Европейский нигилизм”, где все объяснено про все, объяснено даже больше, чем способен понять нормальный человек, и про сатанизм, разумеется, тоже, и про эпиграф, который на первый взгляд кажется таким бесспорным… История Роберта Джонсона замечательна. Но Боже мой, как я не хочу всего этого! Не хочу, первым делом, умствования… Вот я силюсь, пишу что-то про эпоху рок-н-ролла, про то, что рок-революция 60—70-х годов — это было нечто совершенно отличное от того, что стало называться рок-музыкой в 80-е годы и уж, тем более, ничего общего не имеющего с той музыкой, которая на слуху сейчас, в начале 2000-х, и все это верно и неверно одновременно, но только все эти размышления, они, понимаешь, постыдны. Кстати, об эпиграфе: Моррисон думал, что революция духа, поднятого волной рок-н-ролла, будет перманентной, он понимал, что ему лично отведен лишь краткий миг в сотворении нового сознания из нового звука, но он был, тем не менее, убежден, что молодые — они придут и дальше, еще дальше продвинут начатое дело… Я тоже так думал. Пока не понял, что ждать нечего. По крайней мере движения в том же тембре, в том же смысловом и звуковом ключе, в той же гамме всех цветов радуги…

Вообще, работа над рок-н-ролльной темой привела меня в какое-то очень возбужденное и смутное состояние, которое сменилось желанием почитать хорошую философскую и даже религиозную литературу; и вспомнились затем лица старообрядцев на Енисее… Конечно, с точки зрения этих людей все, о чем мы размышляем, не имеет никакого оправдания. Это в городе оправдано: бунт, разрушение. А людьми, неразрывно еще связанными с традицией, и с традицией религиозной, тем более, не только вся эта музыка, но и рассуждения о ней должны восприниматься как зло в чистом виде. В рок-н-ролле и лиц-то таких нет, как в “христианстве”. Люблю историю про панка из Сан-Франциско, который “обратился”, заглянув в православную иконную лавку и увидев образ Христа: “У человека не может быть такого лица!” Становится очевидно на любом (особенно современном) рок-концерте, что вся эта музыка развелась и стала возможной только в больших городах, где люди живут скученно, в отрыве от всего живого, ведут стандартизированный образ жизни, в общем-то почти лишенный индивидуальных поступков. Им скучно, батенька, смертельно скучно, а звуковое переживание рок-н-ролльного типа оно настолько офигительно по своей мощи, что люди просто не могут от него отказаться. И жрут все подряд. Приедет в Москву “Uriah Heep” — сожрут “Uriah Heep”. “Nazareth” — оттянутся на “Назарете”. “Машина времени” тоже сойдет, даже Алена Апина какая-нибудь. Потому что современный рок-н-ролл — он вообще во многом превратился в благотворительную раздачу супа, то есть эмоций, толпе худосочных городских обсосов, которые сами себя “завести” не могут.