Она вздрогнула.

– Но вы не можете убить ее, она всего лишь бедная девушка!

Колдер рассмеялся.

– Отложим-ка мы этот разговор до лучших времен, – сказал он. – Вам еще предстоит столь многое узнать. Вы уже начали читать те свитки, что я вам дал?

Она тряхнула головой, черная с крапинками вуалетка на ее изящной шляпке чуть подпрыгнула.

– Я всю ночь молилась о здоровье отца.

– Простите меня, я и забыл, – помрачнел Колдер.

– Вы не должны извиняться. У вас хватает забот.

Колдер усмехнулся: да уж, сегодня всю ночь он был сильно озабочен.

Они подошли к подъемнику, Колдер помог ей взойти, и Мифэнви тут же зажмурилась и обняла его за талию. До сих пор каждый раз, когда подъемник приходил в движение, она ежилась от страха. В такие моменты она сама прижималась к нему, и Колдер всегда с удовольствием заключал ее в кольцо рук. Он невероятно наслаждался этими краткими мгновениями столь невинной близости. Колдер дернул рычаг, и они рухнули вниз. Мифэнви тихо вскрикнула, еще сильнее прижимаясь к нему. Он радостно ухмыльнулся, крепче обнимая ее.

Ему нравилось слушать, как трепещет ее сердечко. Его маленькая золотая принцесса… Пусть хоть на несколько минут – но его…

Внизу их ждал экипаж – здесь, у подножья скалы, располагался каретный двор Глоум-Хилла, – а также Латоя и Аарон.

– Они едут с нами? – удивилась Мифэнви.

– Ну разумеется, – ответил Колдер, – лучше, когда Сорняки на виду.

Латоя выглядела бледной и даже не съязвила в ответ, хотя, конечно же, прекрасно слышала, что он сказал.

Колдер усадил дам в экипаж, а сам вскочил на коня по кличке Демон, вороного и нетерпеливо бившего копытом. Аарон неуклюже забрался на любезно предоставленную ему спокойную кобылку.

Латоя проследила за стройной фигурой кузена, за его легкими, исполненными силы и уверенности движениями и повернулась к Мифэнви:

– Скажи, Мейв, только без всяких этих твоих святошечных штучек, он тебе нравится как мужчина? Ну, Колдер?

Та вспыхнула и опустила голову.

Экипаж двинулся. Их слегка качнуло друг к дружке.

– Он ведь привлекательный, не так ли? – не унималась Латоя. – Сначала он мне показался слишком бледным и тощим, что ли… А теперь смотрю – и очень даже ничего. А ты что скажешь?

Мифэнви смущенно улыбнулась, потом вздохнула и наконец ответила:

– Когда я увидела его в первый раз – я испугалась и спряталась за Пола. А теперь… теперь скажу, что да, привлекательный…

Она смутилась еще больше.

– То есть ты находишь его симпатичным, но при этом не мечтаешь о нем? – непонимающе уставилась на нее Латоя.

– Скажи, разве там, в лондонских салонах, было мало мужчин, которых ты считала приятными?

– О да, довольно много! – Латоя несказанно обрадовалась возможности вспомнить свое блестящее прошлое.

– И разве каждого из них ты рассматривала как партнера? – Мифэнви страшно смущал этот разговор.

– Нет, я выбирала! Между прочим, только самых красивых! Видела бы ты Джоэла Макалистера! О, не мужчина – мечта!

– Вот! Поэтому то, что я выбрала Пола, вовсе не означает, что я не должна отмечать, что Колдер хорош собой, но при этом не означает и того, что я обязательно должна рассматривать его как желанного мужчину.

Мифэнви вся алела и не знала, куда деть руки. В памяти ясно воскресли картины вчерашних поцелуев.

Но Латоя сегодня была беспощадна.

– А если бы тебе пришлось выбирать… между Колдером и другим мужчиной, кого бы ты выбрала?

– К чему этот разговор? – Мифэнви злилась, а она не любила злиться. – Три года назад я выбрала Пола, намерена хранить ему верность и более никого выбирать не собираюсь! – запальчиво проговорила она.

Латоя отодвинулась подальше и картинно поводила в воздухе рукой, словно что-торазгоняя:

– Боже ж ты мой! Пока приедем, заражусь твоей святошностью!

Мифэнви посмотрела на нее презрительно и отвернулась к окну, давая понять, что разговор закончен. Они больше не проронили ни слова до самого Лланруста.

Северный Уэльс, вольный город Лланруст, 1878 год

Дориан Пятый Лланрустский полусидел на ложе. Со всех сторон его окружало множество подушек разных размеров и фасонов. Занавески на окнах слуги слегка приспустили. В комнате пахло анисом.

– Подойди, дочь моя, – сказал он слабым хриплым голосом.