Постоянно исходившие от Генштаба в мирное время предупреждения относительно легкомысленно принимавшихся политических решений лишь усиливали враждебное отношение к нему со стороны Гитлера и его окружения. Начальник Генерального штаба генерал Бек даже предсказал, что действия Гитлера неизбежно развяжут новую мировую войну и при этом существует очень большая вероятность, что в случае, если война приобретет сколько-нибудь продолжительный характер, у Германии не хватит ни военных, ни экономических сил вести ее. Сейчас со всей очевидностью видна трагическая фатальность того факта, что вопреки этим суровым предупреждениям, исходившим от людей, в полной мере сознававших свою ответственность перед рейхом и народом, Гитлер, казалось бы, всякий раз оказывался правым как в мирное время, так и во время войны. Ни ремилитаризация Рейнской области, ни аншлюс Австрии, ни присоединение части чехословацкой территории не вызвали вооруженного столкновения, которого так опасался Генштаб. Победы, одержанные Гитлером в первые годы войны, их неожиданность и поразительная быстрота придавали еще больший вес его концепциям. Нет никаких сомнений, что это постоянное везение несколько поколебало обычную уверенность Генерального штаба. Если ранее планы в нем разрабатывались хладнокровно и логически, на основании анализа сил, пространства и времени, то сейчас, в свете первоначальных успехов, все это стало казаться ненужным. Не следовало ли признать, что такие нематериальные факторы, как сила, вера и идея, опрокинули все базовые принципы традиционной стратегии?

Гитлера же его бесспорные успехи окончательно убедили в собственной непогрешимости. Он не только уверовал в свою способность в одиночку оценивать военно-политическое положение рейха, но считал своим предназначением лично руководить военными действиями. Он все больше и больше сосредоточивал в своих руках принятие решений относительно крупных операций. Доходило до того, что он вмешивался в действия средних и даже мелких соединений и частей, нарушая тем самым старый принцип германской армии, требовавший, чтобы каждый командир был полным хозяином в принятии решений в рамках своей компетенции. Постоянно бездумно смешивая политические и военные факторы, пребывая в неведении относительно положения на различных участках фронта, не принимая в расчет состояние войск, фюрер нередко отдавал дурацкие приказы удерживать позиции, удержать которые было невозможным. Это приводило к потере самого дорогого из того, что у нас было, – людей. В качестве примеров упомяну лишь Сталинград, Крым, Триполитанию и Будапешт.

В таких условиях начальник Генерального штаба, прежде несший полную ответственность за ведение военных операций, опустился до уровня более или менее безответственного советника. Гитлер не замечал очевидного: того, что соотношение сил все больше меняется не в нашу пользу. Он не желал видеть, что после Тобрука [62] и Сталинграда военная удача отвернулась от нас. В его глазах последующие неудачи не были результатом его собственных ошибочных расчетов. Наоборот, он всегда возлагал вину за них на «бездарных» и «потерявших веру в победу» генералов и офицеров Генерального штаба. Поражения часто влекли за собой смещение с должности и даже предание суду наших лучших генералов и штабных офицеров.

Повышение в званиях у офицеров Генерального штаба шло значительно медленнее, чем у служивших в войсках, что ясно показывало неприязнь Гитлера к штабам и штабистам. Нередко бывало, что офицеры Генерального штаба, переведенные в войска за неспособность к штабной работе, продвигались в чинах намного быстрее, чем их товарищи, оставшиеся на прежнем месте. К концу войны штабные офицеры имели право на очередное звание и боевые награды только при условии, если они проявили себя как командиры боевых частей, что совсем не соответствовало их первоначальному предназначению. Постоянно усиливавшаяся чехарда в высших эшелонах вооруженных сил имела не менее катастрофические последствия, чем вынужденная неспособность Генерального штаба осуществлять управление войсками. Подозрительность к Генштабу и боязнь, что он сосредоточит слишком большую власть, побудили Гитлера создать систему раздельных служб по принципу «divide et impera» [63] . Поэтому военные органы управления часто оказывались вынужденными буквально бороться с другими организациями рейха.

В то время как начальник Генерального штаба остался ответственным за операции только на Восточном фронте, Верховное главнокомандование вермахта (ОКВ), чьи обязанности, в принципе, должны были заключаться в руководстве и координации деятельности трех видов вооруженных сил (сухопутных войск, военно-воздушных и военно-морских сил), отвечало за операции на Западе. Таким образом, полный контроль за военными действиями осуществлял сам Гитлер. Мне кажется излишним говорить, что подобная концентрация полномочий в руках одного человека превосходила бы физические и умственные силы даже Мольтке или Шлиффена.

Главное оперативное управление Генерального штаба больше не существовало. Его функции были разделены, вследствие чего возникло определенное соперничество между Верховным главнокомандованием вермахта (ОКВ) и главным командованием сухопутных сил (ОКХ). Руководствуясь оправданными, но односторонними интересами своего ведомства, оба они вели борьбу за каждую дивизию, я даже могу сказать: за каждый новый танк или пулемет, выходящий с завода.

Не будем забывать войска СС, образовывавшие особую армию, получавшую самые лучшие пополнения в живой силе и технике, тогда как старые дивизии, проявившие себя в деле, полностью изнашивались и обескровливались. В тактическом отношении ОКВ и ОКХ имели весьма ограниченное влияние на дивизии СС, которые, следует отдать им должное, сражались доблестно. В вопросах же пополнения и технического обеспечения они не имели к этим дивизиям никакого отношения. Следует упомянуть также многочисленные особые формирования, подчинявшиеся непосредственно Гитлеру, такие как Имперская служба труда, Организация Тодта, специальные диверсионные подразделения СС. Их подчиненность местным военным властям была неопределенной, они вели совершенно обособленную от армии (сухопутных сил) жизнь. Случалось, что позиции в тылу и дороги строились без всяких консультаций с ответственными за это военными службами.

Наконец, люфтваффе (военно-воздушные силы) часто преследовали в проводимых операциях цели, абсолютно отличные от целей сухопутных войск. Взаимодействие между ВВС и наземными войсками, требовавшееся в связи со сложившейся на фронте обстановкой, являлось скорее результатом добрых отношений и взаимопонимания между двумя командующими, чем выполнением приказа, спущенного из вышестоящей инстанции.

То же самое можно сказать и о взаимодействии армии с кригсмарине (ВМС). В данном случае я не имею в виду Норвежскую кампанию, где все было организовано достаточно хорошо. Все упиралось в нечеткость, характерную для приказов, исходящих от командования. Например, если бы командование действовало тверже, остатки 17-й армии могли быть эвакуированы из Крыма в румынскую Констанцу, что сохранило бы жизни или избавило бы от плена десятки тысяч немецких и румынских солдат [64] .

Доводя беспорядок до высшей точки, Гитлер стал назначать «уполномоченных генералов», которые по собственному разумению, без консультаций со штабами контролировали производство и поставки предметов снабжения, за которые отвечали: запасных частей, грузовиков и тому подобных вещей.

В общем, приходится признать горькую истину: во время Второй мировой войны военные управление и планирование все больше уводились из компетенции Генерального штаба или, точнее говоря, стали для него невозможными. Лишив Генеральный штаб ответственности за руководство операциями, разделив его надвое и распределив его организующие функции между множеством служб, подчиненных непосредственно высшему руководству рейха, Генштаб довели до полного упадка. Результатом этого стала бессмысленная гибель сотен тысяч немецких солдат, открывшая путь к крушению рейха.