Читатель наверняка ждет от меня ответа на вопрос, почему немецкий Генеральный штаб участвовал в этом беге к пропасти, не предпринимая серьезных попыток остановить его. Здесь мы затрагиваем вопрос, столь часто обсуждаемый со времени окончания войны: 20 июля 1944 года. Это увело бы нас слишком далеко в детали истории движения Сопротивления и событий 20 июля, в которых приняла активное участие часть работников Генерального штаба.

Каким бы ни было мнение каждого об этом деле, одно очевидно: Гитлер являлся главой государства, избранным немецким народом и признанным зарубежными странами. Национал-социализм сумел перестроить интеллектуальную политическую и экономическую жизнь в соответствии со своими установками. До тех пор пока везение сопутствовало нам в войне и сохранялась надежда на ее успешное завершение, трудно было решиться на убийство Гитлера и полное изменение внутренней и внешней политики. Следствием этого стали бы серьезные внутренние беспорядки и непредсказуемые последствия на внешнеполитической арене. В 1942–1943 годах, когда чаша весов начала склоняться на сторону наших противников, момент для свержения режима казался более благоприятным. В этот момент массы немецкого народа должны были догадаться, что с Гитлером войну до победного конца довести невозможно. При этом в военном отношении мы были еще достаточно сильны, чтобы начать переговоры с нашими противниками на равных. Этот шанс был упущен.

Как бы то ни было, 20 июля 1944 года слишком опоздало. Устранив в этот момент Гитлера, мы могли бы избежать многочисленных ненужных жертв и многие наши города не были бы разрушены. Однако изменить ход войны уже было невозможно. В тот момент союзники уже пришли к соглашению о необходимости добиваться безоговорочной капитуляции и полной военной оккупации территории Германии.

Судьбе было угодно, чтобы мы до дна выпили чашу страданий вместе с Гитлером. Невозможно предположить, как бы развивались события, если…

Однако к чести германского Генерального штаба следует сказать, что, за редкими исключениями, он пополнялся лучшими представителями офицерского корпуса. Несмотря на чинимые помехи в его деятельности, несмотря на изъятие из его ведения части полномочий по руководству и организации вооруженных сил, несмотря на моральные травмы, которые пришлось пережить некоторым его сотрудникам, Генштаб постоянно старался, насколько это возможно, приспособить фантастические приказы Гитлера к реальным условиям. Доклады Генерального штаба о действительном положении на фронте, состоянии войск и силах противника зачастую были оперативными и объективными. В тяжелые кризисные моменты Генштаб не жалел сил на то, чтобы убедить Гитлера – иногда ему это удавалось – отвести войска с позиций, которые невозможно было удержать, что спасло многих немецких солдат от верной смерти. Но, делая это, Генштаб вместо благодарности Гитлера получал его ненависть. Неоднократно разумные инициативы, принятые без санкции Гитлера, стоили их авторам немедленного снятия с должности и даже отдания под военный суд. Но если офицеры германского Генштаба шли на риск, то делали они это ради доверенных им жизней солдат. Вплоть до горького финала они, как и их товарищи на фронте, старались исполнять свой долг, оставаясь верными девизу германского Генерального штаба: Быть, а не казаться.

Создание должности офицера национал-социалистической пропаганды стало запоздалой и гротескной попыткой политизации армии. Инициатива эта была принята в ту пору, когда наше поражение давно уже стало неизбежным. В то время, когда Россия повышала роль командира за счет сокращения власти комиссара и стремилась преобразовать коммунистическую Красную армию в русскую национальную армию, Гитлер счел необходимым внедрить в армию политически преданных ему офицеров, что подрывало ее единство изнутри. Эта инициатива показывает полное незнание Гитлером менталитета немецкого солдата и фронтовых реалий [65] .

Немецкий солдат, который на протяжении веков противостоял численно превосходящим противникам (далеко не всегда. – Ред.), за последние годы войны стал глухим к красивым фразам, вроде «веры в окончательную победу» или тех, что уверяли его, будто только национал-социалистическая идеология способна принести ему спасение. Если он продолжал выполнять свой долг, то только потому, что осознавал: его миссия необходима родине. Его непосредственные начальники – капитан, майор и полковник – люди, чьи судьбы были неразрывно связаны с его собственной, – служили ему образцом морали и примером настоящего воина. Все остальное было «показухой», как точно выражались фронтовики. Каждое уцелевшее орудие, каждый сохранившийся снаряд стоили в тысячу раз больше, чем все красивые теории.

Партийные руководители больше не ездили на фронт. У них находились «гораздо более важные задачи» в тылу. Офицера на передовой не спрашивали, носит ли он партийный значок, когда одевается в штатский костюм, и не осуждали за отсутствие такового. Перед лицом врага, когда значение имеет только личность человека, этот значок не имел никакой ценности. Однако, поскольку приказы приходилось выполнять хотя бы на бумаге, офицеров на должности национал-социалистических наставников приходилось назначать, порой против воли назначаемых. Время от времени они получали пропагандистские материалы для распределения их в подразделениях, но это практически ничего не меняло. Учитывая тогдашнюю ситуацию, на фронте не было времени организовывать идеологические конференции по национал-социалистической идеологии. Все были больше озабочены сохранением своей жизни.

Если смотреть на вещи под таким углом, то наказания, назначенные бывшим офицерам-пропагандистам комиссиями по денацификации, кажутся особенно унизительными.

Танк появился во время Первой мировой войны. Первоначально он предназначался исключительно для прорыва застывших фронтов позиционной войны, для того, чтобы открывать путь пехоте, наступая непосредственно перед ней. Таким образом, вначале он был вспомогательным оружием пехоты. Ограниченные задачи, ставившиеся перед танками, имели чисто тактический, а не оперативный характер.

Самостоятельное использование танковых частей – отдельно от пехоты – вывело на первый план вопросы связи и снабжения, главным образом горючим. До тех пор пока командиры этих частей не могли получать приказы командования во время передвижения, возможности использования танков оставались ограниченными, а боевые задачи им ставились заранее. Когда же каждый танк был оборудован рацией, он смог напрямую получать приказы и докладывать о развитии ситуации. Благодаря своей мобильности танковые части могли выходить за пределы первоначально поставленных задач, корректируя их в зависимости от складывающейся обстановки. Кроме того, для закрепления завоеванной ими территории и уничтожения очагов сопротивления стало необходимым координирование их действий с действиями мотопехоты. На саперов ложилась задача устранения препятствий, обезвреживание минных полей, строительство мостов и т. д.