— Ты — настоящая леди, Джоанна. Неужели нет ничего, что вывело бы тебя из равновесия?

— Бедный мальчик, мне очень стыдно, что я испортила тебе забаву. Кстати, где ты ее подцепил?

— В баре у Медоуза. Хотелось чуточку повеселить ваше сборище. Во всяком случае, на лице у Фрэнка читается явное возмущение. Слава Создателю и за это.

Джоанна покачала белокурой головой и рассмеялась звонко и увлеченно. Ее слова больно ранили Миллера.

— Ах, Бруно, что мне с тобой делать?!

— У меня имеется несколько заманчивых, на мой взгляд, предложений. Они, правда, несколько однообразны, но, слово джентльмена, все мероприятия прошли бы на высшем уровне.

Джоанна не успела ответить, когда из соседней комнаты за ширму пробралась добродетельная старая тетушка. Фокнер хихикнул и, ерничая, почти пропел:

— О, мадам, падаю к вашим ногам.

Пожилая актриса ответила резким голосом, прозвучавшим словно пощечина.

— Ты — самый гнусный мерзавец из всех, кого я знаю. Как ты только посмел приволочь сюда эту грязную особу?

— Знаете, милая тетушка Мэри, напомните-ка, из какой викторианской мелодрамы, в которой вам довелось играть, эти бессмертные строки?

Миссис Бересфорд отшатнулась, а Фокнер махнул рукой на танцующую девицу и Моргана.

— Во всяком случае, лично я не вижу ничего постыдного, если молодая смазливая курочка наслаждается жизнью не с одним петушком. Хотя, прошу прощения, я сдуру забыл, что очень много лет прошло с тех пор, как вы, тетя, только учились квохтать и нести яйца.

Мэри Бересфорд задохнулась праведным гневом и, не вымолвив ни слова, ушла. Фокнер заговорил другим, мягким и глубоким голосом. Он был виноват и просил прощения.

— Опять я сделал не так.

— Не можешь просто-напросто не дразнить ее? — сухо спросила Джоанна.

— Никак не получается, — сокрушенно признал скульптор. — Она будит во мне самые низменные инстинкты. Давай не будем ссориться, а лучше выпьем мартини.

Они вышли из-за ширмы, Миллер, который успел отойти, повернулся им навстречу. Джоанна заметила его первой и обрадовалась:

— О, Бруно, у нас сегодня есть гость, с которым я обязательно должна тебя познакомить. Прошу: Николс Миллер, полицейский.

Фокнер смерил улыбающегося сержанта лютым холодным взглядом и прошипел:

— Черт возьми! Всему есть предел! Я-то не собираюсь иметь ничего общего с легавыми. Где ты его раскопала, сумасшедшая?

— Это останется нашей маленькой тайной с мисс Хартман, — спокойно ответил Миллер, еле сдерживаясь, чтобы не ударить его в пах.

Джоанна как-то сразу пожухла, зато в глазах Бруно засияли новые огоньки. Их светскую беседу прервал дверной звонок. Ник оторвал взгляд от Фокнера, перевел его на прихожую и неожиданно для себя обнаружил рядом с горничной Джека Брейди, чье помятое лицо вдруг стало ему дороже всех холеных образин, которые ему довелось наблюдать сегодня вечером.

Он отодвинул бокал и поклонился Джоанне.

— Кажется, это по мою душу.

— Ах, нет, надеюсь, что нет, — откликнулась она, но в голосе ее звучало облегчение.

Миллер повернулся к ее нареченному и светским тоном произнес:

— Прошу простить мне недостаточную изысканность манер. Собственно, мне бы следовало сказать, что было очень приятно познакомиться с вами, ведь я привык общаться с хамами по службе. То есть, я хотел сказать, что теперь хама можно встретить где угодно.

Прежде чем Бруно успел понять и ответить, Ник проскользнул через расфранченную толпу, чьи голоса стали уже погромче, а движения поразвязней, принял у горничной фуражку и плащ и плечом толкнул Брейди.

— Вперед, дружище, к новым успехам.

Двери глухо стукнули у них за спиной. Миллер по дороге натягивал плащ. Джек Брейди сочувственно пробормотал:

— Надо же, море виски, и все бесплатно. Не засну сегодня ночью из-за того, что вытащил тебя оттуда.

— Спи спокойно, было бы о чем жалеть. Что случилось?

— Бомбардир Дойл на свободе.

Миллер опешил. Новость захватила его врасплох.

— Что-что? Дойл? Как?

— Вчера вечером его доставили из тюрьмы «Маннингхам» в окружную больницу с подозрением на пищевое отравление. Уже с полчаса как он оттуда испарился.

— Сколько же он отсидел? Два с половиной?

— Да, из пяти, что ему накинули. Идиот! Через десять месяцев было бы две третьих срока, и он вышел бы за хорошее поведение.

Миллер облегченно вздохнул.

— Слава Богу, что не Любовник Дождя. Идем, Джек, поищем нашего Бомбардира.