— А, ей-богу, я сейчас соскочу и сам сорву один кавун! — произнес Макар Иванович, облизнув запекшиеся, в трещинах губы. — Смерть как пить охота!

— Не надо, Макар Иванович! — солидно сказал Леша. — За вами другой соскочит, за ним — третий. Тем более что знают ваше звание. Всю бахчу оборвут! Нехорошо получится! Не надо!

— Кто теперь с этим считается?!

И Макар Иванович, подтянув подштанники, с удивившей Лешу резвостью соскочил с подножки на землю.

Пригнувшись, словно при атаке, старшина побежал к бахче. Леша последовал за ним, тоже пригибаясь. Однако женщины из селения заметили их маневр, и та золотоволосая, босая девушка, что кинула им арбуз, первая бросилась к бахче с отчаянным криком, размахивая длинной палкой.

Не обращая на нее никакого внимания, Макар Иванович бродил по полю, выбирал себе кавун. Он наклонился и уже нащупал один, когда девушка оказалась рядом.

— Как вам не стыдно, товарищ! — сыпала она скороговоркой, и ноздри ее маленького, покрытого темно-рыжими веснушками носа яростно раздувались. — А еще пожилой человек! И считаете себя, наверное, сознательным. Нельзя брать самому. Оставьте, товарищ!..

Не отвечая ей, Макар Иванович все щупал и мял облюбованный арбуз.

— Оставьте, вам говорят! — выкрикнула девушка, чуть не плача.

Но Макар Иванович все-таки сорвал кавун, и лишь тогда, обернувшись, увидел молодое, потемневшее от гнева лицо. Что-то было в этом лице такое, от чего Макар Иванович смутился, густо покраснел и положил арбуз на землю. А девушка продолжала бессвязно, страстно и громко говорить:

— Это колхозное добро… для всех… Мы все это армии отдадим… А если каждый товарищ будет своевольничать…

Подошла пожилая женщина в линялой голубой майке, сказала: «Что случилось, Надя?!» — но вдруг, пристально посмотрев на смущенного Макара Ивановича, глухо вскрикнула и, обхватив его за шею жилистыми, почти черными от загара руками, стала целовать в красные от нерастаявшего стыда щеки, в рыжие усы, в потный лоб, в глаза. Она целовала его короткими, крепкими, болезненными, как клевки, поцелуями и, не то смеясь, не то плача, говорила, задыхаясь:

— Вот встреча-то, господи!.. Надя, смотри, ведь это отец твой!.. Усы отрастил! Господи, ведь и не узнаешь сразу!..

Золотоволосая девушка выронила из рук свою палку и громко, совсем по-детски заплакала.

Когда подошел Леша, она стояла, спрятав лицо на груди отца, и повторяла:

— Прости, папочка, что я тебя… что я тебе…

И, не договаривая, снова принималась плакать в голос. А Макар Иванович гладил ее по голове большой, натруженной, жесткой рукой.

Нежным движением он оторвал наконец от своей груди голову дочери и сказал, показав ей на улыбающегося Лешу:

— Познакомься-ка лучше с дружком моим. Тоже из нашего госпиталя! Жених первой статьи! Смотри, матрос, какая интересная история получилась из-за этого кавуна, пропади он пропадом! Семью встретил!

Леша пожал руку Наде и Варваре Павловне, рисуясь, сказал с несколько высокопарной пышностью — это уже специально для Нади, для ее наивных и жарких глаз:

— Недаром говорится, что война — это лотерея судьбы! Кому счастливый билет достанется, кому — пустышка!

Варвара Павловна — грудь ее распирала жгучая и сладкая боль неожиданного счастья — спросила мужа:

— Очень больно тебя ранило, Макарушка?

— Поправлюсь! — ответил Макар Иванович. — Скоро домой!

Надя всплеснула руками:

— Ой, папочка, к нам?!

— К себе, в свою воинскую часть, дочка! — наставительно и строго ответил ей старшина и уже по-командирски коротко бросил Леше Клименко: — За поездом поглядывай!

Варвара Павловна стала рассказывать, как они с Надей уезжали из Таганрога.

— Помнишь Елизавету Васильевну? Из горкома партии? Такая оказалась сердечная женщина, дай ей бог здоровья! Это она нас с Надюшкой в эшелон устроила. Все, конечно, пришлось бросить, Макарушка, очень уж поспешно уезжали!

— А швейную машину мама все-таки взяла с собой! — сказала Надя с гордостью. — Ох, и помучились мы, папочка, с ней в дороге! Тяжеленная!..

— Ничего! — подхватила Варвара Павловна. — Зато теперь она меня выручает. Я тут всех обшиваю в колхозе. Люди здесь хорошие живут, жалеют нас, ты за меня и Надежду не беспокойся, Макарушка. — Одергивая свою линялую майку, она повторила: — Не беспокойся, хорошо живем. Надюшка-то как выросла, видишь! Настоящей колхозницей стала, трудодни получает в бахчевой бригаде.

Она говорила это, не отрывая светлых от непролившихся слез, влажно сияющих глаз от лица мужа, и в глубине этих глаз Макар Иванович читал вопрос, который жена хотела задать ему, но не решалась. Задала его появившаяся на поле полная пожилая женщина в белом платке, в темной ситцевой кофте навыпуск. Под мышками она держала два больших арбуза. Она отдала Леше арбузы и сказала требовательно:

— Ну как, солдаты, одолеем врага? Дальше-то не пустим?

И Макар Иванович, взглянув на сразу подобравшегося Лешу, выдержал требовательный взгляд женщины и ответил так же твердо и просто: