Шрифт:
«Уф! — выдохнул он. — Личинки были в цветах, я их привез вместе с цветами еще оттуда, с материка. Тут в тепле они и оклемались… надо же!»
Он открыл форточку, осторожно вытащил из вазы букет и вместе с комарами выбросил его на улицу. Потом достал пылесос, сменил патрубок, включил машину и втянул в пылесос с потолка всю нечисть.
— Так ведь сдвинуться можно, — улыбнулся он жене, сел на детский стулик и закурил. Рядом валялись детские игрушки, а среди них большая пластмассовая гоночная машина. Он нервно постучал пальцами по пластмассе. Получилось как на барабане. И тут он только заметил номер на машине и окаменел: МА 71–17.
Жена заметила, как изменилось его лицо. Она ничего не понимала. Она встревожилась.
— Слушай, Ник, что с тобой сегодня творится? Ты, наверное, перетрудился… Я вчера коньяк от тебя спрятала. Возьми, он в столе на кухне.
«Примета сбывается», — подумал Николай и, бросив машину, пошел на кухню. Коньяка он налил полстакана, подумал и немного разбавил горячим чаем.
Инфаркт
«Каждое утро солнце встает над планетой, его добрые лучи гладят лицо моего друга, гладят его морщины — их у него становится все больше с каждым новым днем…
Ну и что ж. Если солнце не стареет, то и друг мой тоже, несмотря на морщины. Ведь его морщины — они мои: я в его лицо смотрю, как в зеркало, а мне так не хочется стареть…
И он так же смотрит в свое зеркало — мое лицо. И друг для друга мы не меняемся, А если мы остались — мы будем.
Сейчас я войду в его избушку, мы обнимемся, два немолодых уже мужчины.
Нам хорошо будет, мы вспомним обо всем, что успели сделать. На Чукотке. И вообще.
Мы знаем: все, что не успели сделать, сделают другие. Хорошо, чтоб у других тоже были друзья».
Так думал Артур Миронов, когда подъезжал к охотничьей избушке своего старого друга эскимоса Кеннакука, попросту Кена.
…Миронов уезжал как возвращался. Больше праздников не было. Уезжал к друзьям — от любимой женщины. Потом догадался, что уезжал просто от суеты к покою. Кто же суетится на берегу Ледовитого океана, перед лицом вечности и безмолвия?..
Толстый Кен, с которым он сетью вытаскивал из-подо льда громадную нерпу, добрый молчаливый Кен сказал:
— Ты живешь в городе, я в тундре, но ты думаешь, как и я, когда один.
— А когда людей много?
— У меня в избушке много не бывает. Вот ты приехал хорошо. А теперь когда приедешь?
— Не знаю.
— Будет плохо — приедешь, — уверенно сказал толстый Кен и улыбнулся.
— Сейчас мне хорошо, — сказал Миронов.
— А потом? — спросил Кен.
— Не знаю.
— Тогда я тебя не отпущу.
— Не отпускай меня, пожалуйста, — засмеялся Миронов.
— Вот мои собаки — они твои… и дом мой — твой… живи…
— Пойду собак покормлю. Можно?
— Конечно. Мальчик тебя помнит, сказал Кен. — Он тебя сразу узнал.
— Я его позову.
— Смени одежду. А то опять подумает — в дорогу.
— Я его позову, можно?
— Он тебя помнит.
— Мальчик!
В открытую дверь избушки заползал холод. Вошел громадный серый пес.
— Ненкай… — нежно шептал и гладил его Миронов… — Ненкай [9] .
Кен улыбался: тепло было у него на сердце.
Миронов сидел у порога. Мальчик лизнул руку и положил голову на колени гостя. В душе Кена шевельнулась ревность, но он промолчал, он улыбался.
9
Невкай — мальчик (чук.).
Миронов достал сахар и дал его Мальчику.
— Не надо, — сказал Кен.
— Да, — кивнул Миронов, но Мальчик уже съел кусок. Второго Миронов не доставал.
— Я сам покормлю, — сказал Кен. — Ты еще успеешь.
— Ладно, — сказал Миронов.
Кен потрепал Мальчика по шее, и они вышли.
Вечер наступал быстро. Миронов занимался печью. Наколол мелких дровишек (плавник был заготовлен еще с осени), принес угля, печь загудела.
На обшарпанной штукатурке плясали блики огня; блики вместе с темными и белыми пятнами на стенах создавали причудливые, жутковатые фантастические рисунки.
«Совсем в стиле Питсеолак» [10] , — подумал Миронов и решил зажечь к приходу Кена керосиновую лампу и приготовить ужин…
— А ты знаешь, — сказал Кен (они сидели на полу и пили чай), — ты знаешь, это я тогда, давно-давно, задушил Агыгу?
Миронов внимательно посмотрел на Кена, вздохнул:
— Да знаю, знаю! Сколько можно вспоминать об этом? Каждый раз ты об этом! Вот уж больше двадцати лет!
— Хорошо, что ты меня тогда не выдал, — сказал Кен.
10
Питсеолак — эскимосская художница с Баффиновой Земли.