— Думаю, были, но я ни одной не встречала. Чаще женщин внедряли в комендатуры и тыловые службы немцев. От них партизаны и подпольщики получали важные для нашей армии сведения. По мере продвижения на запад я тоже постепенно становилась кабинетной разведчицей — нужны были переводчики при допросах пленных, много было для чтения документов трофейных…

— И так до Берлина?

— Да. И после Победы какое-то время я в армии оставалась. Дослужилась до звания капитана. Гимнастерка моя стала в наградах, как в чешуе рыба. Но захотелось не армейской, нормальной жизни. Вернувшись в Москву, я окончила институт, став конструктором ракетных двигателей.

— На работу взяли в Подлипки?

— Да, к Королеву, окруженному «гвардией» молодых башковитых ребят. Тут опять, как и в армии, я была белой вороной. Но дело знала. Вот эти два ордена — «за ракеты для подводного запуска».

— С Королевым встречались?

— Очень редко. Он был занятым выше макушки и потому человеком малодоступным. Да вы его, наверное, помните по Байконуру. Помните, как он держал, слегка наклонив в сторону, голову.

— Хорошо помню.

— Удивительного ума и работоспособности был человек. В армии таким же кумиром для всех был у нас Рокоссовский. А в Подлипках боготворили все Королева, хотя по характеру эти двое людей были разными.

— Ну а дальше?

— А дальше почувствовала, что время не идет, не бежит, а летит. Тридцать пять лет отдала я «ракетным делам».

— Имели семью?

— Вышла замуж после войны. Но семейная жизнь не сложилась. Детей не было. И муж был для меня человеком не очень любимым. На столе до сих пор стоит портрет Миши Бабушкина, погибшего под Москвой в 41-м. Понятие «любовь» сейчас, как погляжу, обесценено. А для нашего поколения иначе все было. До сих пор сохранилось чувство: мы с Мишей были созданы друг ДЛЯ друга.

— В этой келье оказались вы не случайно?

— Как сказать… Сначала забегала помочь монахиням, а потом поняла: жизненный путь мне надо закончить тут. Я много всего повидала, хорошего и плохого, и вот уже четырнадцать лет живу в келье. Мир сузился до пятачка. Но начинаю молиться, и мир расширяется. Часто вспоминаю пословицу: «Жизнь прожить — не поле перейти».

Фотографии из архива Натальи Малышевой, в монашестве матушки Адрианы.

5 февраля 2009 г.

(Окно в природу)

Было это во время апрельских разливов Оки на Мещере. Мы с другом приплыли на остров, где от половодья спасались лиса и пять зайцев. Лису мы сняли сразу, как только покинули лодку, — она почему-то замешкалась в бурьянах, и убегать ей пришлось по открытому месту шагах в двадцати от копны сена, где мы стояли. А зайцев, приглядываясь к жухлой траве, мы принимали сначала за комья снега. Наше появление их озаботило. Часом раньше надо было бояться только лисицы. Теперь же по острову ходят двое людей…

Если к зайцу подходить, двигаясь стороной, и не встречаться с ним взглядом, бедняга, забыв о зимнем своем одеянии, полагает, что не замечен. И мы неторопливо, как в ателье, их снимали. Потом зайцы в панике стали бегать, мы оставили их в покое, сев, прижавшись спиною к копенке сена, перекусить.

И тут заметили еще двух обитателей островка. На старом дубе самозабвенно токовал тетерев, а прямо возле ног наших из жухлой травы показалась выразительная мордочка маленького, еще не вполне полинявшего хищника. То была ласка. Две черные бусинки глаз ее светились любопытством. В тонком продолговатом теле было что-то змеиное. Чуть шевельнувшись, ласку мы напугали. Она скрылась, но тут же появилась сбоку, став столбиком, потом вдруг нырнула в гущу травы и вылезла с мышью в зубах…

Часа два мы наблюдали зверька — идем на новое место, ласка вертится рядом. Все животные любознательны. Им важно выведать: надо бояться чего-то нового или жить по привычке? А эта ласка, возможно, еще ни разу не видела человека…

Ласку считают самым маленьким хищным зверем. Будь она величиною с собаку — бросалась бы на любого обитателя леса. Вес ласки не превышает ста граммов, длина ее — с карандаш. Нападать она может на хорошо «вооруженную» крысу, на голубя или рябчика, на хомяка, втрое превышающего ласку весом.

Зверек проворен, находчив, быстро бегает, хорошо плавает, ловко лазает по деревьям, охотится на поверхности, под землею в мышиных норах и в снежных тоннелях. Отвага его беспредельна!

Подобно лисе, ласка никогда не теряет присутствия духа, часто остается живой в самых безвыходных положеньях. Известен случай: в когтях нес ласку коршун. Дело кончилось его гибелью — в воздухе, извернувшись, ласка впилась зубами коршуну в шею. Птица мертвой упала, а жертва ее убежала, как будто ничего не случилось.