Сразу после обеда вышла луна, в воздухе густо висел запах дыма из камина. Итан устал и лег рано, но я выбрался через собачью дверь и стоял во дворе, подставив нос легкому ветру; причудливый свет и рассыпчатый ночной воздух бодрили меня.

Обнаружив, что снег свален в большую кучу у самого забора, я с восторгом забрался на верхушку этого холма и спрыгнул с другой стороны. Стояла идеальная ночь для приключения. Я отправился к дому Челси посмотреть, там ли Герцогиня, но не нашел ничего, кроме политого мочой снега. Я задумчиво задрал лапу над этим участком – чтобы Герцогиня знала, что я думаю о ней.

Обычно, отправившись на маленькое ночное исследование, я шел вдоль ручья. Там я вспоминал, как охотился с Сестрой и Шустриком, когда был диким щенком, как возбуждали меня запахи. Сейчас мне пришлось держаться расчищенных участков и заглядывать на дорожки, чтобы нюхать щели под дверьми гаражей. Некоторые соседи уже вынесли домашнее дерево на улицу, но в доме Итана оно все еще стояло у переднего окна, а Феликс нападал на свисающие игрушки и лампочки. Встречая оставленные на дорожках домашние деревья, я их помечал, – и череда деревьев, требующих маркировки, казалась бесконечной; потому-то я и припозднился. Если бы меня не манило очередное неуместное дерево, я бы уже вернулся домой – и, возможно, пришел бы вовремя, чтобы не допустить того, что произошло.

Повернув в расчищенный переулок, я застыл.

Передняя дверь была открыта, и домашние запахи густо выливались в морозный ночной воздух, подгоняемые жаром печки. В поток примешивался химический запах, резкий и знакомый – я ощущал его каждый раз там, где Итан любил стоять позади машины с толстым черным шлангом. От дома кто-то отходил. Сначала я решил, что это мой мальчик. Но когда он повернулся, обрызгивая резко пахнущей жидкостью кусты, я уловил его запах.

Это был Тодд. Он еще немного попятился, вытянул из кармана бумагу и поджег ее; огонь осветил его застывшее лицо. Когда Тодд бросил горящую бумагу на кусты, с громким хлопком полыхнуло голубое пламя.

Тодд не видел меня; он уставился на огонь. Я не залаял, не зарычал, а помчался по переулку в тихой ярости и прыгнул на Тодда, словно всю жизнь бросался на людей. Меня переполняла отчаянная сила, словно я вел за собой стаю.

Как ни ужасно было для меня нападать на человеческое существо, все перекрывала уверенность: что бы ни затеял Тодд, это причинит вред моему мальчику и семье, которую я должен охранять. Нет для меня важнее предназначения.

Тодд, закричав, упал и лягнул меня по морде. Я ухватил его ногу, вцепившись зубами; Тодд визжал. Его штаны затрещали, ботинок свалился с ноги, и я почувствовал кровь. Тодд начал молотить меня кулаками, но я не отпускал его лодыжку и тряс головой, чувствуя, как подается плоть. Я был в ярости, совершенно не замечая, что в моей пасти ни с чем не сравнимый вкус человеческой кожи и крови.

Внезапный резкий шум отвлек меня, и Тодд ухитрился освободить ногу, пока я повернулся к дому. Домашнее дерево было охвачено огнем, и густой едкий дым тянулся из передней двери и поднимался к небесам. Раздался громкий электрический хлопок, и я инстинктивно отшатнулся.

Тодд вскочил и захромал прочь на всей возможной скорости; я краем глаза отметил его бегство, но мне уже было все равно. Я поднял собственную тревогу – залаял, пытаясь привлечь внимание к огню, который быстро распространялся по дому и взбирался к комнате моего мальчика.

Я обежал дом, к задней двери, но с отчаянием обнаружил, что куча снега, которая помогла мне убежать, не на той стороне забора. Я стоял и лаял, дверь во двор распахнулась, показались Папа и Мама. Мама кашляла.

– Итан! – завизжала она.

Черный дым валил из двери. Мама и Папа побежали к калитке, там я их и встретил. Они промчались по снегу к передней двери. Тут они остановились, глядя на темное окно комнаты Итана.

– Итан! – кричали они. – Итан!

Я побежал к открытой теперь задней калитке и выскочил в нее. Феликс прятался во дворе под одеялом; он запищал, но я не остановился. Я протиснулся в дверь; глаза и ноздри наполнились дымом. Ничего не видя, я поскакал по лестнице.

Огонь шумел, как ветер в машине с опущенными стеклами. От дыма невозможно было дышать, но остановил меня огонь. Он обжег мне нос и уши; в ужасе я опустил голову и выскочил через заднюю дверь. Холодный воздух тут же облегчил боль.

Мама и Папа все еще кричали. Зажглись огни – на улице и в двери соседнего дома, и я видел, как сосед, стоя у окна, говорит по телефону.

Моего мальчика по-прежнему нет.

– Итан! – кричали Мама и Папа. – Итан!

В жизни не ощущал такого страха, какой исходил от Мамы с Папой. Мама рыдала, а Папа вопил охрипшим голосом, и когда я зашелся лаем, они даже не подумали меня остановить.

Я уловил далекое завывание сирены, но главное, что я сейчас слышал, это собственный лай, Маму и Папу, звавших Итана, а громче всего – рев огня, от которого сотрясалось мое тело. Кусты перед нами пылали, пар клубился над шипящим снегом.

– Итан! Пожалуйста! – кричал охрипший Папа.

И тут что-то вырвалось из окна Итана, усыпав снег осколками стекла. Это было летало!