— Дважды два — пять.

Ты его поправляешь:

— Четыре.

И все. Разговор закончен. Итог подведен. Ты победил.

Но вот начинается беседа об искусстве, например о театре, и девица говорит:

— А что ты думаешь о таком-то спектакле?

Ты отвечаешь:

— Плохой.

Девица:

— А по-моему, хороший. Актеры играли отлично.

Ты начинаешь горячиться:

— Отлично? Да это же детский сад какой-то!

Но девица не сдается:

— А меня их игра как раз очень тронула.

И нет никакого способа ее переубедить. Ты остаешься при своем мнении, она — при своем. Доказать ничего невозможно. Какой-то никому не известный актеришка кричит на тебя ослиным голосом и ни в какую не желает уходить со сцены, а девицу, видите ли, его игра волнует, затрагивает струны ее души. Ну что прикажете с этим делать? Как доказать, что он играет плохо? Сказать ей: «Четыре»? Убить ее? А когда нет доказательств — начинаются вопли. Она вопит, и ты вопишь. А если вы на какой-нибудь вечеринке и рядом другие люди, то и они горят желанием высказать свое мнение, и вот уже все вопят про другие пьесы, и про других актеров, и насчет искусства вообще, и насчет жизни вообще, а какая-то женщина, которая до того весь вечер спала, вдруг просыпается и начинает кричать, какая дорогая стала нынче жизнь. При этом все их суждения ужасно банальные, давно всем известные. Ты перебиваешь их, они перебивают тебя. Если же в доме есть еще и дети, то именно в этом момент они прибегают и тоже поднимают страшный крик. А у соседей начинает громко лаять собака. И вот в самом центре города возникают маленькие джунгли, настоящие джунгли, в которых бушует жизнь…

Но проходит четыре-пять часов, и жизнь в джунглях постепенно затихает. Только время от времени какая-нибудь летучая мышь взмахивает крыльями и шепчет:

— Театр должен учиться у футбола.

И на этом вечер заканчивается.

Уже далеко за полночь. Ты ужасно устал. Господи, сколько времени растрачено впустую! А главное, ты так и не дотронулся до девичьего тела даже одним пальцем.

Именно поэтому Геверл очень боится вступать в ученые беседы. Если ему случается познакомиться с какой-нибудь девицей и та спрашивает его: «А что ты думаешь о таком-то спектакле?» — на губах у Геверла появляется горькая усмешка циника, который давно уже пресытился всеми этими вопросами и ответами, все они ему уже давно опротивели, и все, что у него осталось, — это некая усталая легкость. Какое-то время он смотрит на вопрошающий рот девицы, затем прикрывает веки, как будто они, веки, как и сам этот ее вопрос (да и сама жизнь в целом), ему в тягость, и так вот, с полуприкрытыми глазами, подносит губы с застывшей на них тонкой усмешкой к ее вопрошающему рту и хоронит ее вопрос под долгим страстным поцелуем.

Однако целовать Лотру у него никакого желания не было. Да и беседовать с ней — тоже. Поэтому Лотра сидела грустная. Ситуация была не из приятных. Ею пренебрегали, и она это прекрасно понимала. Муж бросил ее с грудным ребенком, ей трудно, никто ей не помогает, никто не любит. И вот она встречает старого приятеля, тоже, надо сказать, весьма пожеванного жизнью, и даже тот ею брезгует.

Глаза у Лотры увлажнились. Геверлу стало ее жалко, он подумал, что надо бы все-таки ее поцеловать, и потянулся к ней губами. Однако Лотра все испортила. Она так сильно обрадовалась, что вот, наконец-то, происходит то, чего она так долго ждала, что на лице ее появилась знакомая улыбка. Увидев это, Геверл, еще не успевший коснуться губ Лотры своими, вздрогнул и отпрянул назад. Поцелуй не состоялся.

Геверл сидел возле Лотры молча и даже не смотрел в ее сторону. Улыбка, ставшая теперь совершенно неуместной, слетела с лица Лотры и затерялась в пространстве комнаты. Заняться им обоим было больше нечем, и глаза их начали блуждать по комнате, как будто их ужасно интересовали стены, картины и мебель. Чтобы заполнить пустое пространство хоть какими-то звуками, Лотра начала тихонько напевать, словно ей было сейчас хорошо и приятно. Геверла затошнило. Ему захотелось встать и уйти. Тем не менее он продолжал сидеть.

Через какое-то время Лотра замолчала, перестала блуждать глазами по комнате и уставилась на Геверла в упор в надежде, что хотя бы это заставит его на нее посмотреть. Геверл знал, что она этого хочет, но головы так и не повернул. У него не было никакого желания видеть ее лицо и особенно глаза. Наполненные ожиданием глаза улыбающейся коровы. Кроме того, он понимал, что, если встретится с ней взглядом, поцелуй станет неизбежным. Однако на этот раз Лотра осмелела и пошла ва-банк. Она легонько дотронулась рукой до его щеки и спросила романтическим шепотом:

— О чем ты думаешь?

— Ни о чем, — ответил Геверл бесцветным голосом.

Лотра нежно взяла его за подбородок и повернула к себе. Поцелуй неминуемо надвигался. Чтобы не видеть Лотру, Геверл закрыл глаза, торопливо, как бы в порыве страсти, приблизил лицо к ее лицу, обнял ее одной рукой и взасос поцеловал в шею. После этого поцелуя пути назад уже не было. Только вперед. Раздевать, обнимать, щупать, вставить, кончить. И бегом — домой, спать…

В ожидании следующего поцелуя Лотра со стоном прижалась к нему всем телом и двумя руками обхватила его затылок. Даже не подумав улыбнуться, с застывшей на губах гримасой усталого любовника Геверл отстранил ее от себя, отодвинулся и стал разглядывать ее шею. Она открыла глаза, посмотрела на него сверху вниз, снова застонала, а затем, как собака, тряхнула головой и выдохнула: «Я больше не могу сдерживать свою страсть!» После чего уткнулась лицом ему в шею. Теперь перед глазами у него были ее волосы. Ящерица! Она всегда принадлежала ему и всегда будет ему принадлежать. Нервное напряжение, в котором он пребывал, спало. Он почувствовал себя маленьким повелителем. Маленький повелитель Геверл! Теперь он знал наверняка, что будет предаваться воспоминаниям с ее ягодицами. Ощущение господства над Лотрой и радость одержанной им победы привели к тому, что сладостное возбуждение на время покинуло обитель его мужественности, колбасообразный орган у него в штанах обмяк, и он сразу почувствовал давление в мочевом пузыре. Ему срочно надо сходить в туалет. Правда, официальная церемония любовного акта уже началась, однако что поделаешь, естественная потребность — это естественная потребность. Кроме того, Лотра должна усвоить, что, помимо нее, у него есть и другие, не менее важные жизненные потребности.

— Я на минутку, — сказал он, вставая с дивана, — в туалет. — И неторопливо, уверенной походкой вышел из гостиной.

Да, именно так. Он вышел из гостиной неторопливо и уверенно. Ибо в туалет мужчины идут, как правило, с чувством уверенности в себе. По той простой причине, что в туалете у них нет проблем с потенцией, как это бывает в их отношениях с женщинами. Мужчина, стоящий возле писсуара и расстегивающий пуговицы на брюках, — это мужчина спокойный, уверенный в своих силах и не испытывающий ощущения, что ему предстоит тяжелое испытание. В момент мочеиспускания мужчина настолько спокоен, что может позволить себе рыгнуть, пукнуть, начать что-нибудь напевать себе под нос или даже произвести все три действия одновременно. Он может также, держась за свой колбасообразный орган и орудуя им, как кистью, начать рисовать струей мочи какие-нибудь красивые узоры на стенках унитаза или на воде.