Впрочем, в более преклонном возрасте случается, что и мочеиспускание становится чем-то вроде рискованного пари и превращается в нелегкое испытание, зачастую заканчивающееся провалом. В таких случаях мужчина идет в нужник так, будто направляется к любовнице или к проститутке. Он нервничает, трясется от страха, и ему даже не приходит в голову запеть. Он расстегивает пуговицы на брюках с религиозным трепетом и смотрит на унитаз, как на обнаженный лобок шлюхи. Вся его жизнь зависит сейчас от опорожнения мочевого пузыря. Если же предприятие заканчивается успехом, он бежит к друзьям, чтобы поделиться своей радостью:

— Представляете! Сегодня я помочился два раза!

Геверл вышел из гостиной, оказался в маленьком темном коридоре, открыл какую-то дверь, вошел, закрыл дверь и попытался нащупать рукой выключатель на стене. Пока одна его рука искала выключатель, вторая уже начала расстегивать брюки. Но тут глаза его привыкли к темноте, и он понял, что ошибся дверью. Он находился в маленькой комнате, где спала Тупиц, девочка, похожая на помятое ухо. Хрупкая и беззащитная, она лежала в детской кроватке с решетками и полностью зависела сейчас от его прихотей и желаний.

И тогда… Геверл и сам не понял, как и почему это случилось. Может быть, потому, что он чувствовал себя в доме у Лотры маленьким повелителем, а может быть, из-за сладкой лени, которая овладела им неожиданно… В общем, он расстегнул пуговицы на брюках и помочился на Тупиц.

Идея эта была настолько блестящей и такой неожиданной, что Геверл и сам был приятно поражен. Ну в самом деле, разве он не молодец? Разве не проказник? Сладкая горячая волна окатила его. Из горла вырвался короткий смешок.

«Тупиц все равно писается в постельку, — сказал он себе, — так что от моей мочи не прибудет и не убудет. Когда утром Лотра придет и обнаружит, что дочь мокрая, она не придаст этому никакого значения. Даже если она и заметит, что мочи больше, чем обычно, то решит, что Тупиц застудила мочевой пузырь, и повезет ее к врачу». И он спокойно, абсолютно спокойно застегнул пуговицы на брюках, как будто не совершил только что дикого и странного поступка…

Но вдруг его бросило в дрожь. А что, если Лотра узнает? Какой это будет позор! Может, она даже вызовет полицию. Его арестуют. С другой стороны, а как она может узнать? Разве у нее дома есть лаборатория для анализа мочи? Да если и узнает, ну и что? Максимум — устроит скандал. Выгонит его из дома. Это же не преступление какое-нибудь. Так, шутка. Впрочем, даже если и устроит скандал — подумаешь. Ну, в крайнем случае, подружки Лотры будут считать его безнравственным. И что из того? Да, он безнравственный. Действительно безнравственный, зачем отрицать? Но, положа руку на сердце, разве Лотра не любит безнравственных? Да она их просто обожает. А подружки эти ее хваленые? С ума сходят по безнравственным. Просто пищат от восторга. Особенно в постели. По телу его снова пробежала дрожь, но на этот раз сладкая и приятная.

Мысль о собственной безнравственности даже очень ему понравилась. Он и раньше всегда стремился вести себя в соответствии с имиджем очаровательного мерзавца. А поскольку он уже сделал то, что сделал, почему бы не продолжить так успешно начавшийся вечер?

Тупиц так и не проснулась. Лотра ничего не заметила. Как и все отчаянные предприятия в истории человечества и науки, содеянное им оказалось проще, чем можно было бы предположить, и к тому же увенчалось успехом. Выйдя из комнаты и медленно закрыв за собою дверь, он впервые в жизни отчетливо понял, что имеют в виду, когда говорят, что жизнь — это раскрытая книга, полная возможностей. Так оно и есть. Гигантская освещенная сцена только и ждет, чтобы ты поднялся на нее и воплотил все свои заветные желания. С этой мыслью он и отправился в ванную мыть руки. А пока он мыл руки, в его воображении возникла следующая картина.

Он, уже старик, сидит на лавочке возле дома и скучает. Мимо проходит красивая, зрелая девушка. У нее большие тяжелые груди и массивная задница; она идет в обнимку с жизнерадостным парнем, студентом факультета кинематографии. Они перешептываются и хихикают над уродством и немощью престарелого Геверла. Геверл тыкает в нее пальцем, который шевелится, как жало змеи, и ядовито произносит: «Эй ты, зассыха, а ну-ка иди сюда!»

Парень с девушкой останавливаются. Тупиц в недоумении. Она думает, что это, наверное, какой-то сумасшедший. Студент бросается к нему, чтобы избить его, и уже заносит над ним руку, но Геверл даже и бровью не ведет. Не дожидаясь, пока на него обрушится удар, он без тени страха, абсолютно спокойно начинает рассказывать им, как давным-давно, когда Тупиц была еще грудным ребенком, он помочился на нее. И когда Геверл кончает свой рассказ, студент, смущенный и пристыженный, весь съеживается и ощущает свое полное ничтожество перед лицом поколения гигантов, к которому принадлежит Геверл. Сам он, без пяти минут деятель кино, принадлежащий к новому поколению, — всего лишь пена на поверхности воды и никогда бы не посмел совершить такой отчаянно смелый поступок. Тупиц начинает рыдать от стыда и обиды. Ни груди ее, ни задница не могут отменить того непреклонного факта, что плоть ее навечно запачкана мочой Геверла. Старик начинает довольно хихикать, губы его кривятся от смеха. Пусть знают, что к старикам нельзя относиться с пренебрежением. Их поизносившиеся колбасообразные органы тоже знавали веселые деньки. Ожог, сделанный его колбаской на теле Тупиц, не исчезнет никогда. Навечно останется Тупиц грязным сортиром Геверла. Не в силах перенести мысли о ничтожестве своего поколения на фоне героизма поколения Геверла и от отвращения к пропитанному мочой телу Тупиц студент факультета кинематографии с позором ретируется и пропадает из виду, а Тупиц остается стоять возле Геверла, как бы прикованная к нему узами позора. Ящерица! Такая же ящерица, как и ее мать. Того и гляди, заползет к нему в комнату. А может быть, даже захочет ему отсосать. Ай да старик! Ай да весельчак! Ай да развратник!..

Когда Геверл вернулся в гостиную, Лотра стояла нагнувшись, задом к нему, и возилась с пластинкой. Поставив ее на проигрыватель, она выпрямилась, обернулась и улыбнулась ему своей мерзкой улыбочкой. Веселость Геверла достигла предела. Идиотка несчастная. Улыбается ему, смотрит на него с любовью, заискивает перед ним и даже не подозревает, что дочь ее барахтается в этот момент в его моче. О, как чудно устроен этот мир! Часть людей знает нечто такое, о чем другая часть человечества даже не догадывается. Те, кто знают, сидят и покатываются со смеху, а те, кто не знают, не могут понять, в чем дело. Но поскольку им тоже хочется принять участие в общем веселье, то с неуверенными улыбками на лицах они робко пытаются присоединиться к смеху посвященных.

При виде удивленного лица Лотры, не понимавшей причин его неожиданной веселости, Геверл почувствовал, что больше не в силах сдерживаться, рухнул на диван и захохотал, как сумасшедший. Больше всего его смешила даже не собственная выходка, а глупость и неведение Лотры. Время от времени он бросал взгляд на ее физиономию, на ее удивленно поднятые брови, на ее неуверенную улыбку, как бы спрашивавшую у него разрешения посмеяться вместе с ним, хотя она и не знает почему, и это смешило его еще больше. Из глаз потоком струились слезы. «Ха-ха-ха! — смеялся Геверл, согнувшись пополам и зажимая живот руками. — Хо-хо-хо! Ху-ху-ху!» Дай Бог, чтобы на его собственных похоронах пролилось столько слез.