Или жертвой?.. В маленькой квартире было уже совсем темно, но Геннадий Петрович не решался трогать любовно протертый выключатель, а уж тем более искать свечи. Вот если бы он тогда не выгнал представителя канадской оптовой фирмы, сейчас в его дипломате, кроме глупого сценария, лежал бы фонарь, а к нему — бесплатно — щеточка для мытья окон. То есть все, что нужно в его скорбном положении…

Жертвой?! На кухонном столе уютно расположились два прибора, две чашки для кофе и маленькие мензурки, из которых даже коту водку лакать было бы стыдно. Ларочкина мензурка была пуста. А та, что предназначалась Кривенцову, притягивала взгляд мутным содержимым. Он протянул руку, взял рюмочку и осторожно нюхнул. Запах оказался неизвестным и чуть спиртовым. Попробовать Кривенцов не решился. Он не спешил последовать за Ларочкой. Что-то она там говорила о шпанской мушке? Неужели побочный эффект? Или все же… покушение? Красиво и тщательно спланированное и не воплощенное в жизнь только по причине актерского таланта, долго дремавшего, а вот теперь спасшего его от смерти. Кривенцову стало страшно. Он закрыл лицо руками, снова затаил дыхание и попытался сосредоточиться. Кажется, на площадке послышались шаги. Сюда? Уже пришли? За трупами, чтобы сделать контрольный выстрел, или за убийцей, чтобы сразу в тюрьму…

Так! Еще раз и медленно. Уши уже болели от напряжения. То казалось, что на площадке топчется стадо диких буйволов, то слышались мертвые шаги привидения, то глухая, звонкая тишина. Гена тихо, но внятно завыл.

Если бы Николай Гаврилович Чернышевский слышал, сколько раз Геннадий Петрович Кривенцов повторил про себя название его бессмертного произведения, того самого, что «перепахало» Ленина, он понял бы, что жизнь прожита не зря. После внезапно отпустившего ступора наступила новая фаза активных действий. Кривенцов взялся за пылесос, мысленно проклиная всех соседей, которые потом, при опросе свидетелей, всенепременно скажут, что накануне смерти Ларочка занималась уборкой.

Нет, это переходило все границы. Все! Отпечатки росли в геометрической прогрессии, тряпок и памяти уже не хватало. Кривенцов матерно выругался и взял себя в руки. В конечном итоге Ларочка могла умереть и сама, от передозировки своей злостной мушки. Но если это не так, то Геннадия Петровича Кривенцова просто хотели убить. То есть убить, конечно, не грубо и некрасиво, а очень эстетично, в духе его собственных увлечений. Впрочем, теперь это не имело значения. Между тюрьмой и жизнью Геннадий Петрович предпочел выбрать старые связи, которые могли гарантировать если не избавление от этого кошмара, то уж комфортабельную камеру-одиночку точно.

Почти не дрогнувшей рукой он снял телефонную трубку и набрал номер своего дальнего родственника.

— Дима, — умоляющим голосом прошептал он. — Мне нужна твоя помощь… У меня большие неприятности с законом. С самым большим законом. Нет, не с налогами. Нет, не с таможней.

Он набрал в грудь побольше воздуха, чтобы поведать о случившемся. Совет этого человека ему был нужен больше всего на свете.

А потом он вернулся к Ларочке на кухню, прикрыл глаза и стал ждать. Время от времени мимо пробегали тараканы, они оживляли мертвенный кухонный пейзаж, а потому Геннадий Петрович давил их с каким-то благоговейно-благодарственным трепетом.

«И чего я здесь сижу? — вдруг подумалось Гене Кривенцову. — И почему мои доллары не лежат в приличном месте? И кто уговорил меня вкладывать деньги в оборудование этих фуджи-фильмов?» Итог размышлений был неутешительным. «Я нищий моральный урод», — решил Гена и заплакал. По-своему он все же любил красивую молодую девочку Ларочку…

Входная дверь наконец-то вздрогнула. Вместо славянского шкафа, ночной посетитель использовал три длинных, два коротких, пауза, три длинных, один короткий. Гена подбежал к двери и посмотрел в глазок. Он! Пришел все-таки! Голос крови — не фунт изюма. Кривенцов осторожно приоткрыл дверь и впустил спасителя — разумеется, с маленькой буквы.

— У нас тут карнавал? Костюмов не хватает? — брезгливо поморщившись, спросил родственник. — Давай быстро и внятно.

— Там… — Кривенцов неопределенно махнул рукой в сторону кухни.

— Я не угощаюсь бесплатными девочками.

— Она мертвая.

— Тем более. Что случилось? Ты задушил ее этим бантиком и завязал его узелком на память?

Геннадий Петрович покраснел и вспомнил, что его костюм даже для библейского Адама выглядел слишком вызывающе.

— Я сейчас оденусь, — пробормотал он.

— Да ладно! Что случилось? — Посетитель вошел в кухню, профессионально тронул Ларочку за руку, чуть приоткрыл веко, прикоснулся ко лбу. — Мертвая! Надо вызывать группу. Это — не моя компетенция. Ты здесь к чему-нибудь прикасался?

— Нет, то есть да.

Геннадий Петрович начал подробно перечислять список добрых дел.

— Н-да, напортачил ты порядком. В любом случае здесь нужен протокол, вскрытие, здесь нужны специалисты. Гена, я могу сказать тебе одно — ты встрял. И встрял капитально. Со свойственным тебе размахом.

Это были старые новости. Геннадий Петрович смотрел на родственника заискивающе, неприлично умоляюще.

— Но я не могу. Ради Сережи, ради мамы, ради бабушки…

Ночной гость слегка поморщился:

— Задерживать тебя никто не будет. Пока не за что. Подписка о невыезде, допросы. Найми адвоката. И наверное, все-таки оденься.

Он потянулся к телефону и, набрав номер, отдал жесткие команды.

— Теперь здесь будут и твои отпечатки, — пролепетал Гена, подумывая, а не пригласить ли ему на помощь генерала службы безопасности.