— Музыка для Миши… — тут Ира закатила глаза к лепному амурчику, что провисал над раковиной, — интимнее, чем секс. Он любит это делать в одиночестве.

— Секс тоже? — спросила я исключительно для того, чтобы не показаться хозяйке букой.

Чтобы прервать светскую беседу, Тошкин наступил мне на ногу. Ира норовисто фыркнула и оставила нас для выяснения отношений в стиле экспресс.

— Это она — твоя родственница? — спросила я, чтобы знать врага в лицо; Тошкин мотнул головой и обиженно засопел: мол, как я могла подумать, что эта лошадка Пржевальского может быть родственницей чистокровного рысака. — Меломан Миша? Дети? — наконец догадалась я. Конечно дети. Они не виноваты, что их мама разошлась с их папой и нагрузила отчимом в виде фанатика классической оперы. Я в этом смысле была куда осторожнее и разборчивее, если не считать кое-каких пустячков.

— Не дети! — огрызнулся Тошкин и понял, что нужно сдаваться. — Мои родственники прибудут сюда позже. Просто было удобнее собраться здесь. У сестры жены моего троюродного племянника, твоего редактора Володи. Если хочешь, у партнера моего двоюродного брата по материнской линии.

— У сестры жены кого? Лойолы? Ты притащил меня в логово зверя голой?

Тошкин дернулся как от удара и посмотрел на меня внимательно. У него все еще сохранилась дурная привычка принимать каждое мое слово на веру. Убедившись, что все причинные места, кроме головы, на мне прикрыты, он облегченно вздохнул и засмеялся. А я убедилась, что со временем из него получится хороший муж: ничего не вижу, ничего не слышу, ничего никому не скажу.

— Разобрались? — Ира с ехидной улыбкой заглянула в кухню и соизволила предложить нам кофе, запах которого вызывает во мне всякие славянофильские начала.

— А где бабушка? — нежно осведомилась я.

— Сейчас будет!

Ира нервно дернулась и вдруг попала в тишину. Впрочем, мы попали в нее все. Это штука оказалась действительно сильнее «Божественной комедии» Данте. То, что за ней последовало, — тоже. На пороге кухне стоял типаж, от которого в самые младенческие годы я выпадала из коляски. Если смуглую кожу на его щеках обезобразить отвратительным шрамом, на благородно очерченную верхнюю губу нацепить немыслимо тонкие усики, а зеленые раскосые глаза чуть резче подтянуть к ушам, то он стал бы похож на Жофрея де Пейрака, Ретта Батлера и Чингисхана одновременно. Впрочем, красоту ничем не испортишь. Это я знала по себе.

— Миша, — сказал он, явив в довершение еще и ямочки.

Это меня добило и насторожило.

Не удержалась и громким внутренним голосом скомандовала себе: «Не влюбляться». Немного подумала и добавила: «Ну, если, конечно, он сам…»

— Надя.

Я протянула ему руку и замерла от восхищения. Ладонь была большой, сухой, взволнованной. Ира уже набирала высоту, чтобы пролететь над нашим нарождающимся чувством, но в дверь позвонили.

— Бабушка, — выдохнули одновременно три взрослых человека, и, едва не выломив косяк двери, ринулись в прихожую, чтобы преклонить колена.

Я набрала в грудь побольше воздуха и поставила себе «неуд» за неумение соответствовать текущему моменту. Кроме всего прочего, меня глодало чувство легкой зависти по отношению к этой странной барыне, которую принимали не хуже, чем в свое время товарища Сталина.

— Дима, тебя уже спустили с поводка? — вместо «здрасьте» проговорила Аглаида Карповна и, не сбавляя темпа, расплылась в комплименте. — Какая пошлость! Умопомрачительно!

Интересно, это она «расхваливала» бра в стиле писающего мальчика или ванну-джакузи, обзор которой открывался прямо с порога? Да, мне стоило записаться к ней на курсы.

— Ничего, высшее образование в любом случае не прививает вкуса. Ну, ребятки, что могли, вы уже показали, а продолжать учиться вам смысла нет. Или вы, Ирочка, все-таки собираетесь получить диплом инженера?

Бабушка продолжала ровнять хозяев с землей, а в коридор вынеслись дети. Моя Анна, демонстрируя плохой вкус, привитый ей с детства, потребовала включить радио. Наша местная волна носила гордое имя «Класс» и отличалась устойчивой ориентацией на вкусы самых маленьких.

— Ну? — сказала Аня и нетерпеливо притопнула ногой. Я трусливо закрыла глаза, ожидая «фактов и комментариев» от Аглаиды Карповны. — Можно? Я знаю, как настроить!

— Детям можно все! — объявила бабушка Тошкина и удалилась в гостиную, игнорируя меня и мой жалкий книксен, в котором я присела, держась за ручку газовой конфорки.

«Сегодня мэр города принимал посетителей из Ленинского района. Решая насущные проблемы земляков, он дал им всем положительный ответ», — раздался из динамика гнусавый голос ведущего, претендующий к тому же на останкинские интонации. Аглаида Карповна зловеще усмехнулась.

— Говорить всем «да» неприлично! И невозможно, — процедила она, явно сожалея, что не может поучаствовать в выборах.

— Выключить? — осторожно спросила Ира, с ненавистью глядя на моего ребенка.

— Ни в коем случае! Я это обожаю. — Аглаида Карповна достала длинный костяной мундштук и вложила в него тонкую черную сигарету. — Вообще-то я курю «Беломор», но у вас его не достать, — сообщила она печально, затягиваясь. — Еще пять минут, и мы начинаем переговоры. Кто не успел, тот опоздал!

Мой муж Тошкин воспрянул духом и облегченно вздохнул. На антично-арабском лице Миши не отразилось никаких эмоций. В конечном итоге это была не его бабушка.