— Нет, — сказал я, прихлопнув севшего на шею комара, — не верю. Я обнаружил, что если стоишь на мостках, то тебя не видно от дома. Если тебя убьют, никто этого не заметит. Я хочу сказать, что убийца мог чувствовать себя там уверенно.

— Но кто это мог быть?

— Я не знаю. Может быть, ты можешь подсказать?

Ева Линд взглянула на меня, и мне показалось, что она хотела что-то сказать, но потом передумала.

— Пойдем в дом, выпьешь чашку чая, — предложила она. — Тут становится прохладно, и скоро пойдет дождь. Потом… Да, я хочу тебе кое-что рассказать.

Мы сели в машину. Ева была права. Предвещавшие дождь одинокие капли быстро сменились сильным ливнем, барабанившим по крыше машины. Я включил дворники на полную мощность, но они едва помогали видеть дорогу. Нам было недалеко, всего несколько сот метров. Ее дом стоял на полпути между церковью и Баккой. Большой, выкрашенный в красный цвет деревянный дом с белыми наличниками.

— Прежде это был дом учителя, — объяснила Ева Линд, когда мы въезжали в ворота. — Это была двойная должность — учителя в школе и кантора в церкви. Потом школу закрыли, должность учителя упразднили, и я выкупила дом. Теперь я только церковный кантор. Правда, преподаю также музыку в Хальсберге. Так что традиция живет.

— Я помню. Мы же одноклассники. Ты моложе, но поскольку это была деревенская школа, то несколько классов учились в одном помещении. Кстати, не так уж это было глупо придумано. Дети разных возрастов воспитывались вместе, учились уважать друг друга и работать вместе, несмотря на разницу в возрасте.

— Я польщена. Подумать только, ты меня помнишь!

— Ты сама напомнила о себе на похоронах. Если бы не они, то не знаю, вспомнил бы я тебя так быстро. Но я хорошо помню, как ты по утрам играла на органе.

— Фрекен Асп была не особенно сильна в этом. Да и пела она не так хорошо.

— А я никогда не забуду, как ты ее передразнивал, — сказала Ева. — Стоял возле дровяного сарая и пел во весь голос, даже не заметил, как она подошла к тебе сзади.

Мы рассмеялись воспоминаниям, вышли из машины и под продолжавшимся проливным дождем бегом направились к дому. Уютно светились окна на первом этаже, и слышался глухой лай. Внутри нас радостно приветствовал желтый лабрадор. Его особенно заинтересовали мои брюки. Уткнувшись носом в мою ногу, он интенсивно вдыхал в себя понятный только ему запах, как это делает дегустатор над бокалом тонкого бордо.

— Пахнет кошкой, — объяснил я ему. — Сиамской кошкой.

Я опустился в удобное кресло в ее уютной гостиной, а желтый пес улегся у моих ног. Ева позвякивала посудой на кухне, собирая чай. Она отказалась от всякой помощи.

Из окна на возвышенности видна была Бакка, и я понял, как удивилась Ева, заметив подъехавшую к имению машину. Но отправляться туда с незаряженным ружьем было довольно рискованно. Ведь неизвестно, кто и с какими целями приехал туда под самый вечер.

— Прошу. Горячий чай и только что испеченные лепешки. Псевдо домашние, конечно, потому что они были готовы еще до твоего прихода. Микроволновая печь — это благословение Божие, не правда ли? — и она поставила на стол передо мной большой серебряный поднос.

Я смотрел на нее, когда она разливала горячий чай. Высокая и изящная, почти с мальчишеской фигурой. Летнее солнце оставило полоску мелких веснушек на ее носу. Большие, ясные серо-голубые глаза, высокие скулы. У нее были длинные светлые волосы, мягко ниспадавшие к столу, когда она, склонив голову, наливала в чашку чай. «Она похожа на кого-то», — думал я, почти узнавая в ее лице черты, где-то уже виденные мною. Но где?

— Выбирай: домашний апельсиновый мармелад или мед. Мед, конечно, не мой, я покупаю его у соседа. Он старый оригинал, плотник и поэт. Держит несколько ульев и продает мед соседям и знакомым. Мне ужасно нравится его мед. Он совсем не такой на вкус, как купленный в магазине. К тому же он собран из растущих здесь вокруг цветов, что делает его еще вкуснее.

— Но мармелад ты, конечно, готовишь сама, как я понимаю. Я думал, что в нынешние времена это уже совсем забытое достоинство.

Она улыбнулась.

— Я не могу себе даже представить, чтобы покупать варенье или мармелад в магазине. В них полно всяких химикалий и красителей. И на вкус они совсем другие. Подумай только, как приятно собирать черную смородину прямо с кустов в саду, а потом самой сварить варенье. Разлить его в баночки, наклеить написанные рукой этикетки. Потом расставить их рядами в кладовке на зиму. А когда за окном метет метель, вкус намазанного на поджаренный хлеб варенья возвращает тебя, если закрыть глаза, снова в летний сад.

— Это в тебе говорят гены, — сказал я, наливая молоко в чай.

— Гены?

— Ты наверняка из рода кочевавших по Швеции в бронзовый век охотников и рыболовов. Они научились делать запасы на зиму. Так что у тебя врожденный беличий инстинкт. Именно поэтому тебе так нравится расставлять баночки по полочкам.

— Это не имеет ничего общего с моими генами, — улыбнулась она. — Просто это получается так вкусно.

Я был с ней согласен. Мармелад был очень вкусный. Не водянистое и желеобразное сладковатое месиво, а плотной консистенции, с естественным фруктовым, слегка горьковатым привкусом и длинными крепкими дольками апельсина. Очень вкусный!