– Ту, ради которой мы сюда выбрались, – отвечает он просто. Я осторожно озираюсь по сторонам, но никаких пещер поблизости не замечаю. – Она в основании вон той большой скалы, мимо которой мы плыли.

– О, – говорю я, оглядываясь. – А я и не заметила там пещеры.

– Потому что она вроде как спрятана.

– Сверхсекретная пещера? – шучу.

– Типа того, – отвечает Колтон с улыбкой. – В обычные экскурсии она не входит. Слишком много ответственности. Поплыли. Я тебе покажу. – Он опускает весло глубоко в воду, и каяк начинает медленно разворачиваться. – Поможешь? – спрашивает. – Этой штуковиной трудновато управлять одному.

Я в этом сомневаюсь – у него на удивление широкие плечи и сильные руки, – но все же начинаю грести с той же стороны, что и он. Несколько взмахов веслами – и мы вновь оказываемся лицом к берегу, устремляемся к скалам, и в этот момент я делаю пугающее и в равной степени будоражащее открытие, что никогда еще не отплывала от берега так далеко.

Когда мы детьми приезжали на побережье, Райан заплывала так далеко, что я всякий раз боялась, не дойдет ли дело до вызова спасателей. Потом то же вытворял Трент. Бесстрашный, он плавал с друзьями наперегонки до буйков или до конца пирса. Сама я никогда не добиралась до места, где начинаются волны. Они казались мне слишком большими, слишком неукротимыми. Но сегодня страха нет. Здесь и сейчас я понимаю, что уже очень, очень давно, мне не было так хорошо. Жаль, что это ощущение нельзя сохранить.

Здесь, под невозможно голубым небом, я, кажется, понимаю, что имел в виду отец Колтона, когда говорил о влюбленности в океан. Быть может, все, что для этого нужно – надежный проводник.

– Раньше эти скалы были частью береговой линии, – произносит за моей спиной Колтон. Я присматриваюсь к ним повнимательней и теперь, после его слов, замечаю, что слои породы похожи цветом на прибрежный утес.

– А что с ними случилось?

– Эрозия, – объясняет он. – Я представляю всю последовательность, как по кадрам – на скалы обрушиваются волны, налетают штормы, вода и воздух находят трещины и превращают их в тоннели и пещеры, а потом слабые части обваливаются, и остаются только вот такие маленькие каменные островки.

Он так рассказывает, что я вижу весь процесс четко, как наяву, словно он происходит у нас на глазах. На самом деле так и есть. Только медленно и потому незаметно – как печаль, которая с течением времени подтачивает человека настолько, что от него остается одна тень.

– В общем, пещера вон там, прямо напротив, – говорит Колтон.

Примерно в ста футах от нас из воды возвышается самый большой из обломков скал. Его почти плоская верхушка покрыта какими-то желтыми цветами, которые, колыхаясь в солнечном свете и океанском бризе, тянутся к небу. Мои глаза следуют по длинной расщелине на поверхности скалы. Вверху она узкая, к середине начинает расширяться и, очевидно, у основания превращается в проем. Под давлением волн вода каждые несколько секунд то затекает внутрь, то выплескивается наружу.

– Сегодня спокойно, так что туда можно попасть, – говорит Колтон.

Прикидывая, хватит ли мне храбрости, я вновь осматриваю расщелину, темную и на мой взгляд недостаточно высокую.

– Если все так, как мне запомнилось, то это одно из самых крутейших мест, какие я когда-либо видел. Там есть основная пещера с проломом вверху, через который на воду светит солнце, и пара пещерок поменьше. Они все соединены между собой, и прибой закачивает и откачивает воду, как…

– Как сердце, – говорю я. Сравнение возникает словно из ниоткуда и отовсюду одновременно. Я оборачиваюсь.

Колтон вздрагивает. Едва уловимо, но я замечаю и жалею о том, что нельзя забрать назад эти два слова, которые я только что произнесла. Глупая. Еще секунду назад мы были посреди океана, проводили наш один день, а связавшая нас причина осталась далеко-далеко на берегу. Но теперь она снова оказалась рядом и, будто течение, потянула меня за собой.

– Да, – говорит он просто. – Вроде как сердце.

Дернув краешком рта, он надолго замолкает. Я боюсь, что он может заговорить о своем сердце – о сердце Трента, – но он вместо этого спрашивает:

– Ну, что скажешь? Хочешь попасть туда? Это безопасно, честное слово. – И, приподняв бровь, с надеждой мне улыбается.

Я знаю, опасности наверняка нет. Я доверяю ему, правда. Однако то, что я делаю здесь, с ним рядом, то, что при этом чувствую, то, насколько он мне доверяет – все это далеко небезопасно. Мою совесть терзает стыд, напоминая о том, сколько неверных поступков я уже совершила, но потом его перекрывает нечто б'oльшее, оно накатывает на меня, тянет к Колтону и к тому чувству, которое я сейчас испытываю.

Я делаю глубокий вдох и медленно выдыхаю, прогоняя прочь все, о чем не хочу сейчас думать. А потом смотрю на него – так, как до сих пор себе запрещала.

– Да, – отвечаю. – Хочу.

Мгновение он молчит. Удерживает мой взгляд в ярком солнечном свете. Потом улыбается.

– Хорошо, – произносит он так, словно одержал еще одну маленькую победу. – Тогда приготовься влюбиться.

[Сердцебиение] – одно из звеньев окружающего нас вселенского движения наравне с приливами и отливами, ветром и звездами с их загадочными ритмами и невидимыми истоками.