В одном из подземелий они развели небольшой костер, дым которого долго блуждал и рассеивался под полуобрушившейся крышей, вскипятили воду и принялись соскребать со своих лиц пот и нечисть диверсантских блужданий. Однако в самый разгар божественного очищения услышали разгоравшуюся километрах в двух южнее руин, где-то в предгорье, стрельбу.

— Уж не наш ли это «одинокий волк»? — кивнул в ту сторону Кульчицкий, которому идея превращать красноармейцев в «одиноких волков» и выпускать их на просторы России понравилась больше всех.

— Было бы лучше, если бы объявился Власевич, — невозмутимо заметил Курбатов.

Очевидно, его слова были услышаны Богом. Еще до того как закончился санитарный час, Власевич наткнулся на стоявшего на посту штаб-ротмистра Чолданова. От усталости подпоручик едва держался на ногах. Мундир его был изорван, а внешне он больше напоминал лесного бродягу, чем красноармейца, форму которого носил. Зато был увешан тремя трофейными автоматами.

— Перевооружайтесь, — сбросил с себя весь этот арсенал.

— С трехлинейками долго не навоюете.

Осел на землю и, по-восточному скрестив ноги, долго сидел так, опустив голову на грудь и безвольно раскинув руки.

— Что это за стычка была, километрах в двух отсюда? — спросил его ротмистр, дав немного отдышаться и протянув флягу с рисовой водкой.

Все они там и остались, — ответил Власевич, не поднимая головы. — Опасаться погони нечего. Кажется, у кого-то из ваших легионеров, князь, имеется в запасе красноармейский виц-мундир. Прикажите расщедриться в пользу безвременно изорвавшегося подпоручика Власеви-ча. Вернемся — с меня два офицерских.

— Этот виц-мундир у меня, — тотчас же отозвался Матвеев.

— Награждаю за храбрость. Хоть и предчувствую, что окажется тесноват.

— В любом случае вынужден буду постоянно ощущать, что прикрываю свою грешную наготу «наградой за храбрость».

Под утро Курбатов провел группу мимо станицы и, приказав ей укрыться в небольшом овраге, вернулся, чтобы проститься с Хорунжим и Алиной.

— Вы, ротмистр? — обрадовался ему Родан, растворяя окно. — Господи, мы уж думали… на вас тут такую облаву устроили. Я в эти дни в тайгу ушел, чтобы, если кто и донесет.

— Вы и так сделали для нас больше, чем могли, господин Хорунжий. Если бы не ваше подземелье, пришлось бы нам плутать по тайге, как загнанным зайцам. Алина спит?

— Проститься хотите? — с грустью спросил Родан.

— Понимаю ваши родственные страхи, хорунжий. — Курбатов помнил: Родану льстит, что собеседник не забывает о его офицерском чине.

— Дая не к тому. Понравился ты ей, — дрогнул голос станичника. — Понравился, вот что плохо.

— Почему же плохо?

— А то не знаешь, как это… когда вся любовь — в одну ночь. Даже нам, мужикам. Что уж о девке говорить.

— У меня всего несколько минут, господин хорунжий.

— Понимаю. Пройдусь. Ночи вроде теплее становятся. Не заметили, ротмистр?

— В шинели это ощущается особенно отчетливо.

Когда ротмистр вошел в дом и открыл дверь отведенной Алине комнаты, девушка уже стояла с лампой в руке. Но вместо того, чтобы поставить ее на стол и податься навстречу Курбатову, фельдшер удивленно посмотрела на него и отступила к столу.

— Не узнаете, товарищ младший лейтенант? — рассмеялся Курбатов.

— Опять в этом страшном мундире. Господи…

— Не ходить же мне в мундире лейб-гвардейца.

— Ну зачем, зачем вы явились в нем, князь? Вы опять все испортили.

— Простите, мадемуазель, переодеваться уже будет некогда, — Курбатову все еще казалось, что она шутит.

Хотя такая шутка была бы слишком неуместной. Он приблизился к девушке, взял из ее рук лампу и, погасив, поставил на стол.

— Все эти дни я часто вспоминал о вас.

— Я — тоже. Но, пречистая дева, не могу перебороть в себе отвращение к этому мундиру.

Курбатов обхватил Алину за плечи, привлек к себе, и руки его медленно Поползли вниз, вбирая в себя тепло ее тела.

— Когда вы шли сюда, никого не видели? — вдруг спросила девушка, упираясь руками ему в грудь.

— Кроме отставного хорунжего, — застыли его ладони на округлых бедрах Алины. — Кого еще я должен был видеть?

— У дома крутились трое военных.

— Это не мои, — сразу же насторожился ротмистр.

— Точно не ваши? Я-то приняла их… Пречистая дева! — вскрикнула она. — Если это не из ваших, тогда…