— Ясно, — ответила Вера.

— Теперь давайте разберемся с этой бумагой.

Михаил Макарович положил на стол список, засиненный расплывшимися чернилами.

— Михаил Макарович, дорогой, простите, что так я вас называю. Мы сами разберемся. Я за вас очень боюсь...

— Сегодня я в трехслойном перекрытии. — И он стал читать список. Вера со страхом ожидала услышать свою, Анину и Устиньину фамилии. Но их фамилий не было. В нем были записаны: дед Ефим, как связной с партизанами, Соколиха и Игнатиха, мужья которых будто бы находятся в партизанском отряде. Среди них была Хватова, проживающая в глухом углу, за базаром, у бобылихи Черномордик. Против ее фамилии было записано: «Есть сведения, что она жена комиссара Красной Армии». Вера тихо вскрикнула.

— Что? Знакомая? — спросил Михаил Макарович.

— В дивизии, которой командует отец, фамилия комиссара — Хватов. Его жена, говорил отец, осталась в окружении, в Белоруссии, и о ней Хватов не имел никаких сведений...

Михаил Макарович тотчас предупредил Веру, чтобы она не смела приближаться к этому дому:

— Приманка солидная, и гестапо, наверное, устроило там засаду... Ну, что у тебя есть ко мне?

Вера коротко рассказала о Кирилле Кирилловиче.

— Нас, Настя, — Михаил Макарович наблизил лицо к Вере, — окружают враги видимые и невидимые, гласные и негласные — такова наша жизнь. Гестаповцы, эсэсовцы, полицаи — это враги видимые, а поэтому они менее опасные. А вот замаскированные — шпики, предатели, которые своей добротой, услугами и помощью лезут в душу людей, — это враги невидимые и очень опасные. Таким может быть и ваш Кирилл Кириллович. — Немного помолчав, он спросил Веру: — Как думаешь, если вдруг арестуют Устинью, можно связь поручить Лиде?

— С нами? Нет? Лида порывистая, невыдержанная.

— М-да... — Михаил Макарович решил сам встретиться с Лидой и поговорить.

В окно, выходящее в огород, постучали. Михаил Макарович заторопился, вынул из-за пазухи пачку денег и протянул их Вере. Вера спрятала руки назад.

— Пожалуйста, без церемоний! Это ваши и нужные вам деньги, — и он сунул пачку Вере.

— Михаил Макарович, я хочу просить вас посодействовать вступлению тети Стеши в партию... Она будет хорошая коммунистка.

— Обязательно посодействую!

Вера вывела подпольщика запасным ходом прямо в коноплю, затем забежала за угол и окликнула Василия. Тот словно из-под земли вырос и молча пошагал за Михаилом Макаровичем. Вскоре где-то около базара застрочил короткими очередями пулемет. Вера и Аня прижались к крыльцу.

— Неужели по нашим? — заволновалась Аня.

— Нет, наши ушли вправо, — успокоила ее Вера.

Девушки стояли на крыльце, пока не затихла стрельба. Но только собрались войти в избу, как кто-то открыл калитку.

Девушки насторожились. Из-за угла показалась лохматая голова.

— Да это Гераська, — прошептала Аня и бросилась к нему. Гераська юркнул было в калитку, но Аня крепко вцепилась в его рубаху.

— Девчата, дорогие вы мои сестренки, не выдавайте меня, — почти рыдая, умолял Гераська. — Спрячьте куда-нибудь. Потом я уйду. — Пулемет застрочил снова. — Слышите? Это они меня ищут... Я сиганул в окно.

Девушки повели Гераську в избу. Вера толкнула ногой дверь, та стукнулась обо что-то мягкое и снова закрылась. По телу Веры пробежал озноб. Она осторожно вошла в сени и, держась за ручку двери, тихо окликнула:

— Кто здесь?!

В сенях стояла тишина.

«Неужели убитый?» — подумала Вера и сильно нажала дверь. Что-то лежавшее за дверью беззвучно подалось. Она протянула руку и нащупала небольшой мешок, в пальцах захрустела крупа.

— Эх, Михаил Макарович, какой же ты человечина! — С чувством прошептала Вера.

Гераську накормили, вымыли и уложили спать в хлеве, показав ему на всякий случай дыру запасного хода.

Вернувшись в избу, Вера тяжко опустилась на лавку. Только сейчас она почувствовала страшную усталость.

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

Утром, едва взошло солнце, Вера поднялась и побежала в хлев. Гераська, зарывшись в солому, спокойно посапывал носом. Но стоило Вере тихонько дотронуться до него, как он вскочил, ринулся в угол и, прижавшись спиной к стене, забормотал плаксивым голосом:

— Не знаю... Ничего не знаю...

Вера обняла Гераську, прижала к себе и, гладя его лохматую голову, приговаривала:

— Гераська, успокойся. Это я, Настя...

Гераська стих и вытаращил заспанные глаза:

— А ты не предашь меня, Настя?.. — шептал Гераська.

— Что ты, Гераська? Я не предатель, а сестра тебе, — Вера прижалась щекой к потному лицу мальчика.

— Сестра? Какая же ты сестра? Вы ж с Машкой на фрицев работаете... Кирилл хромой говорил, да и другие, чтобы вас опасались, а то фрицам наклеплете...

Сердце у Веры болезненно сжалось. О, если бы она могла сказать ему правду! И она еще крепче прижала к себе мальчонку.

— Это, Гераська, неправда. Страшная неправда... Я люблю твою маму и всех ваших людей. — Вера смотрела в глаза Гераськи. — Неужели ты этому не веришь?