Солнце уже склонялось к горизонту, когда сверху послышался говор: шли из леса с работы солдаты. Двое из них громко разговаривали.

Девушки стали напряженно вслушиваться в их разговор.

— ...Завтра заканчиваем, и я еду в отпуск, — радостно говорил один.

— А фигу тебе не поднесут? — хохотнул другой.

— Почему? Мне это сказал сегодня обер-лейтенант... — горячо возразил первый.

— Как же тебя отпустят, когда во вторник выходим на исходное положение, а в среду, может быть, ф-ють, — свистнул другой и прогудел, подражая летящему снаряду, потом хлопнул рукой об руку. — А ты отпуск! — он разразился хохотом. — До конца наступления никуда тебя, друг мой, не отпустят. Может быть, дадут «поцелуй-талон» да часа на три увольнение в Милятино, в веселое заведение Карлуши.

— Ну и что ж, — с обидой ответил первый, — после поеду!..

Не успели затихнуть голоса солдат, как послышались торопливые шаги идущего снизу человека. Вера вышла на тропу, ожидая встретить Кнезе, но вместо него пришел Ганс, принес от него записку и мешочек соли. Девушки рассыпали соль по своим платочкам и отправились в обратный путь. Ганс проводил их до того места, где лесную дорогу пересекала заброшенная траншея. Прощаясь с Аней, сказал по-немецки:

— Жив буду, увидимся!

Расставшись с Гансом, девушки прибавили шагу, чтобы до темноты выйти к большаку.

Вера остановилась, оглянулась кругом, прислушалась и сказала:

— Поняли? В субботу занимают исходное положение, а в воскресенье, выходит, наступление. Если что-нибудь со мной случится, Аня, передай отцу, ну сама знаешь — «Гиганту». А если нас обеих схватят, — обратилась она к Лиде, — сейчас же лети к тому партизану, дяде Мише, помнишь, он недавно встречался с тобой, передай ему все, что мы сейчас услышали от немцев...

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ

Наступило второе августа. Командование корпуса собралось переехать на новый КП — поближе к войскам. В связи с этим штаб работал почти всю ночь.

Вера и Аня пришли в штаб для уборки помещения на рассвете, чтобы успеть порыться в корзинках среди брошенных бумаг. Но девушкам не повезло. Ефрейтор Гудер, тот самый, что наблюдал за Верой во время уборки этого помещения, сам вычистил все корзинки и тщательно подобрал бумажки. Кроме того, он ни на одну минуту не оставлял девушек одних. С уборкой кабинета Вегерта Вере тоже не повезло. Только она стала убирать, как в комнату влетел Вегерт, а за ним следом — Риман. Вегерт показал рукой Вере выйти. Все же она успела увидеть, как он вытащил из сейфа карту с «тигровыми клыками» и сунул ее чертежнику. И уже за дверью услышала голос Вегерта:

— Не позже чем к одиннадцати тридцати нанести это решение на мою рабочую карту! — И почти сразу же с картами под мышкой из кабинета вышел чертежник. Подмигнув Вере, он показал пальцем на потолок:

— Бите, убирайт майн циммер!

Убирая комнату чертежника, Вера придумывала, как бы взглянуть на карту, которая лежала на длинном покатом столе. Для этого она, став на табуретку, стала стирать пыль с наличников двери. Но оттуда были видны только стрелы, направленные друг другу навстречу, да глубокая петля фронта. Тогда, чтобы обратить на себя внимание, Вера тихонько затянула мелодичную песню: «Ты не шей мне, матушка, красный сарафан»... Это на Римана подействовало, и, не вставая, он высказал Вере свое восхищение:

— У вас приятный голосок, Настя.

Вера непонимающе пожала плечами и, соскочив с табуретки, протянула чертежнику разговорник. Пока Риман искал нужные слова, Вера успела прочесть у основания стрел и на их острие четко выведенные Риманом наименования населенных пунктов. А когда Риман, тыча пальцем в страницы, показывал слова и их значение, Вера машинально кивала ему головой, а сама в памяти зубрила: «Палики, Речица, Думиничи и Фомино, Долгое, Масальск». Теперь уборка комнаты пошла более споро, а мысли Веры были уже у рации.

Домой Вера не шла, а бежала. Отказавшись от завтрака, она поставила на охрану Устинью, и вместе с Аней принялись за шифровку.

— Прорывы, — диктовала Вера, — юга фронта Палики Речица на Думиничи севера фронта Фомино Долгое на Масальск...

* * *

Вера поздно вечером вернулась из леса.

— Садись ужинать! — позвала Устинья.

— Спасибо! Ничего не хочу, тетя Стеша. Только спать и спать. — Она вышла за ворота гумна и легла на траву.

Но сон не приходил. Что-то тревожило, бередило душу.

Шлепанье босых ног Ани заставило ее подняться.

— Что случилось?..

— За тобой пришел денщик Вегерта и требует, чтобы сейчас же шла, — сообщила Аня.

— Вот так да! Не идти — перевернут все вверх дном и все равно найдут; пойти — будут унижать, издеваться. Сердце Веры больно сжалось.

— Что же делать, Маша, милая? Ну, скажи?..

Аня хорошо себе представляла, для чего вдруг Вегерту понадобилась Вера и какое неимоверно тяжелое испытание предстоит ей выдержать, но решительно сказала: