Как только дверь за гостями закрылась, Яков Иванович развернул письмо и стал читать:

«Дорогой папочка, я счастлива! Сейчас мне принесли письмо, начальник отдела кадров фронта пишет, что ты жив, здоров и что через него можно тебе написать...»

Яков Иванович вдруг бросился к двери, опрокинул стоящий на пути стул.

— Ты куда? — удивился Хватов.

— Хочу догнать полковника и поблагодарить его! Представь себе, это он сообщил Верушке, что я жив и здоров. И чтобы она не волновалась, дал ей не мой адрес в госпитале, а свой...

— Да ты дочитай прежде письмо, чудак-человек, а благодарность твоя не опоздает! — Хватов обнял Железнова и усадил в кресло.

— Какая молодец! Ведь она — летчица! Понимаешь ты, Фома Сергеевич, летчица! — не отрываясь от письма, воскликнул Яков Иванович.

Но вдруг лицо его заметно погрустнело.

— Ты что это вдруг скис? — спросил Хватов.

— Как же быть с женой? Если я напишу ей, что Вера летчица, они с матерью с ума сойдут! Нина до смерти самолетов боится!.. — Письмо в руке Якова Ивановича дрогнуло.

За окном вдруг загрохотали разрывы бомб, раздались залпы зенитной артиллерии. Пятиэтажное здание госпиталя несколько раз тряхнуло, как при землетрясении.

Хватов открыл дверь, позвал Марусю и сунул ей в руку самый большой апельсин и плитку шоколада:

— Это вам от двух раненых! — сказал он. — Скажите, пожалуйста, Петру Николаевичу, чтобы, как освободится, зашел к нам.

Через некоторое время в палату вошел Петр Николаевич.

— Вы меня звали? — спросил он и, увидев празднично накрытый стол, на котором было все, что получили в подарок от Военного совета Железнов и Хватов, развел руками: — Да у вас тут пир горой!

— Просим, Петр Николаевич! — Хватов усадил его за стол и протянул стакан вина: — За победу!..

— За победу можно, но только один глоток! — Петр Николаевич чокнулся с Железновым и Хватовым, отпил немного вина и поставил стакан на стол. — Я, друзья мои, уверен, что мы победу завершим в Берлине!.. Вы спросите, откуда у меня такая уверенность. За четыре с половиной месяца войны я сделал около четырехсот сложных операций. И почти каждый раненый, если только он был в сознании, перед операцией спрашивал меня: «Товарищ доктор, а я смогу снова вернуться на фронт?..» Вы слышите?! Он, может быть, уже при смерти, а думает о том, чтобы возвратиться в строй. Вот, друзья мои, это и создало во мне такую уверенность в нашей победе!

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

Вскоре Якову Ивановичу все же удалось настоять на своем, и его выписали из госпиталя. Провожая его, Хватов загрустил.

— Ну что ж, дружище! — сказал он, невесело глядя на Железнова. — Надеюсь, и я скоро буду на фронте! Если сможешь, замолви за меня словечко начальнику политуправления: довольно, мол, Хватову в госпитале валяться!..

Железнова назначили начальником штаба только что переформированной стрелковой дивизии генерала Щербачева. Эта дивизия начала свой боевой путь в первые дни войны у самой границы. Пополнялась она за счет московского ополчения, большинство ополченцев уже побывали в боях. В дивизию влилось много коммунистов и комсомольцев.

— Одно плохо, — сказал командующий Железнову перед тем, как направить его в дивизию, — артиллерии маловато. Тяжеленько будет. Но если умело использовать, можно удержаться на рубежах и остановить наступление фашистов.

Командующий подошел к длинному столу, на котором лежала карта оперативной обстановки фронта. Водя по ней карандашом, он ознакомил Якова Ивановича с обстановкой на центральном участке фронта.

— Гитлеровское командование отдало приказ во что бы то ни стало взять Москву к двадцать пятому ноября. Сейчас идут бои за Истринское водохранилище и за город. — Командующий постучал карандашом по карте там, где было написано «Истра», и повел карандаш вниз. — Здесь идут бои за Котово, Сурмино, Дятьково. Приказано — ни шагу назад!.. — Его слова прервал грохот близких артиллерийских разрывов. Командующий подошел к окну, в котором дребезжали стекла, и тихо проговорил: — Близковато... Видно, нащупали... Отступать некуда! За нами Москва! — Чтобы удобнее было рассмотреть тот участок фронта, где будет сражаться дивизия генерала Щербачева, командующий подтянул к себе карту так, что большая ее часть свесилась со стола и оказалась на полу. — По этой дороге, — он повел карандаш от Рузы на Звенигород, — гитлеровцы подтягивают резервы и намереваются ударить в стык наших армий через Звенигород на Москву. Задача вашей дивизии — закрыть это направление и не пропустить врага. За это генерал Щербачев, вы и комиссар отвечаете своими головами. — И командующий внимательно посмотрел на Железнова.

— Я понимаю, какая это ответственность! — сказал Железнов.

— В работе опирайтесь на партийную организацию. Говорить так меня заставляет то, что некоторые командиры этого не делают и терпят неудачи.

Ища в папке проект приказа о назначении Железнова, командующий перелистал несколько бумаг и положил их справа от себя, как раз перед Железновым. Яков Иванович невольно прочел несколько строк, адресованных Военному совету 16-й армии:

«Отступать больше некуда, и никто этого вам не позволит... Любыми, самыми жесткими мерами немедленно добиться перелома, прекратить отход и не только не сдавать ни в коем случае Истру, Клин и Солнечногорск, но и выбить фашистов из занятых районов.

Всему командному и политическому составу снизу доверху быть в подразделениях, на поле боя...»

Командующий подписал приказ, поднялся и, подходя к Железнову, сказал:

— Приказ подписан. Отправляйтесь в дивизию. На вас, товарищ Железнов, возлагаю большие надежды. Надо больше внимания уделить организации взаимодействия пехоты с артиллерией, как можно шире используйте инженерные заграждения. Получше зарывайтесь в землю! С этим у нас не совсем благополучно, и мы нередко несем лишние потери. — Он протянул руку. — Желаю успеха. Привет генералу Щербачеву. Скажите ему, что Военный совет все же рекомендует ему лечь в госпиталь.