Он разбежался и, прижав руки к бокам, прыгнул. Темные волны рванулись ему навстречу, и в какой-то миг мальчик успел заметить, что они не гладкие, а покрыты «гусиной кожей» ряби. В следующую секунду он провалился в прохладную, упругую глубину и, не достав до дна, отчаянно заработал ногами и руками. Вынырнув на поверхность, отфыркиваясь, Женька догнал Евгения Ивановича, и они, перегоняя друг друга, поплыли к Песчаному острову.

— Здорово плаваешь. Молодец! — растянувшись на песке, похвалил Евгений Иванович. — Кто тебя учил?

— Я в бассейн зимой хожу. Мы с мамой ходим.

— А почему сегодня мама не приехала?

— Она — в партии. В геологической.

— Вот как. Значит, мама — геолог?

— Ага.

— Ну, а отец? Тоже геолог?

— Нет, папа — летчик. Полярный. Он на красных самолетах летает.

— На каких?..

— На красных. Их специально красят в такой цвет, потому что на снегу их лучше видно.

— Смотри-ка, я ведь тоже летчик, Женя. Только пилотирую пассажирские лайнеры. Вот вернутся твои мама и папа, обязательно приходите в гости. Договорились?

— Спасибо. Только папа не сможет. Он круглый год летает. У него такая работа… ответственная!

— Ну, брат, бывает же у него отпуск?

— Нет-нет, — заторопился объяснить мальчик. — Ему никак нельзя! Папа на полюс летает, к зимовщикам. И в тайгу — к геологам. И в море Лаптевых — к рыбакам… Я по карте смотрел.

Евгений Иванович пристально взглянул на Женьку. Голубые глаза в темных ресницах, не закрытые сейчас очками, доверчиво глядели на него. На лоб спустилась волнистая прядь. Что-то очень знакомое промелькнуло в том, как мальчик откинул её со лба.

— Расскажи-ка мне про отца, — попросил Евгений Иванович. — Может быть, я встречал его где-то.

— Понимаете, он — командир, ему очень некогда. А летом мама к нему ездит… То есть, он прилетает на своем самолете в мамину партию. Она — старший геолог, у неё — группа. И они ищут нефть. Вот. А папа им возит всякое снаряжение и письма, и все-все!

— А когда мама возвращается домой?

— Она мне всегда подарок привозит. От папы. В прошлом году он белку послал, ручную. Она и сейчас у нас живет. А еще раньше — лайку. Настоящую, сибирскую. А в этом году папа, может, медвежонка поймает!

— Пожалуй, медвежонку жарко будет в квартире, как думаешь?

— А я воды ему в ванну налью. В зоопарке-то мишки целыми днями в воде сидят.

— Ну, если так… Скажи, а он… А ты папу видел?

— Конечно! Только когда маленький был. У меня фотография есть. Я покажу.

Разговор замер. Евгений Иванович повернулся на спину, раскинул руки и закрыл глаза. И от этого лицо сразу стало строгим и незнакомым. Резкие складки на щеках выпрямились и казались теперь тоже хмурыми и жесткими.

Женька почему-то оробел. Он поспешно отвернулся и почти пожалел, что рассказал об отце и маме…

— Подъем! — Евгений Иванович неожиданно рывком поднялся. Он подхватил Женьку и легко поднял его над головой.

Женька поджал ноги и боязливо посмотрел вниз. Запрокинутое лицо Евгения Ивановича знакомо, по-доброму улыбалось ему.

— Ну, тезка, айда обратно!

Он посадил Женьку верхом себе на шею и побежал к воде. Так вместе они и бултыхнулись, обрушивая на себя радужный ливень брызг. Они дружно смеялись и чихали и вытряхивали из ушей воду. И Женьке снова было легко и свободно.

— А прыгать я тебя научу! Ага, Женька?

— Ага, Евгений Иванович!

«Здравствуй, мама!

Сегодня я ходил на большую речку с Женей и Евгением Ивановичем. Еще с нами ходила её мама — Людмила Петровна. Мы плавали на Песчаный остров, а потом варили уху из жениной рыбы.

А еще я показал Евгению Ивановичу фотографию, где вы с папой. И он сказал, что знает его! Он тоже летчик, хоть и не полярный.

Когда ты приедешь, мы пойдем в гости. Евгений Иванович обещал научить меня прыгать «ласточкой» и с поворотом и по-всякому. Целую!!!

ЖЕНЬКА».

3.

На автобусе уехать не удалось: места завоевывались с боем, да, откровенно говоря, после такого обилия тишины и воздуха не хотелось влезать в душную, беспокойную железную коробку.

Евгений Иванович долго голосовал на шоссе, пока, наконец, какой-то облезлый дребезжащий «газик» не затормозил возле них. Они устроились в маленьком кузове на свежескошенной траве, густо пахнущей полем и рекой, и солнцем.

В спину, вырываясь из-за кабины, упруго бил свежий ветер. По сторонам неожиданно возникали и так же стремительно исчезали прыгающие блики одиноких костров, светящиеся полосы от фар встречных машин, крохотные звездочки сигарет редких пешеходов. И вместе с ними убегало, уменьшалось и сливалось с темнотой чувство тишины и покоя и еще чего-то неуловимого, но значительного, может быть, того, что называется счастьем…