Хрущёв не знал о разносе, устроенном Эйзенхауэром братьям Даллесам после попытки взрыва индийского самолёта. Поэтому причина перемены в поведении президента осталась для него загадкой.

Эйзенхауэр пригласил Хрущёва в отдельный кабинет.

– О чём вы хотели бы поговорить, господин Первый секретарь?
– спросил президент.

– Для начала - хочу поблагодарить вас, что согласились со мной побеседовать без своей цепной болонки, - усмехнулся Хрущёв.
– Господин Даллес умеет быть надоедливым.

Эйзенхауэр рассмеялся

– Вы не поверите, но бывает, что мне хочется придушить этого сукиного сына, - ответил президент.
– Иногда он ставит меня в очень неловкое положение.

– У меня по ходу переговоров сложилось впечатление, что пока господин Даллес находится на своём посту, прийти к какому-либо взаимовыгодному соглашению нам не удастся, - заметил Хрущёв.
– Ваш госсекретарь - настоящая заноза в заднице.

– Да, - кивнул Эйзенхауэр.
– В этом он очень похож на вашего мистера Молотова. Тот тоже очень несговорчивый человек.

– Вот потому мы и заменили его на господина Шепилова, - пояснил Хрущёв.
– Он гораздо лучше умеет находить компромиссы и договариваться. Может быть, и вам сделать что-нибудь подобное? А потом мы могли бы посадить их обоих в большую стеклянную банку и делать ставки, кто из них кого сожрёт.

Эйзенхауэр хохотал несколько минут.

– Господин Хрущёв, я вас недооценивал, - признался президент, вытирая слёзы смеха.
– Вот не думал, что у коммунистов бывает чувство юмора.

– У коммунистов и капиталистов есть свои недостатки, - заметил Хрущёв.
– Но есть также и то, что их объединяет. И те и другие понимают, что жить и торговать между собой - приятнее и выгоднее, чем стрелять друг в друга.

– Хорошо сказано, господин Первый секретарь, - согласился президент.
– Вы были на войне?

– Да. Я был политработником и часто выезжал на передовую, - честно ответил Хрущёв.
– Приходилось и по окопам бегать под пулями, и под обстрелом бывать. И солдат награждать, стоя на бруствере.

В глазах Эйзенхауэра мелькнуло уважение.

– У вас есть воинское звание?
– спросил он.

– Да. Генерал-лейтенант, - ответил Хрущёв.
– Но вообще-то я - штатский человек, хозяйственник. Совсем не полководец. Вас я весьма уважаю за ваш большой вклад в нашу с вами общую победу над нацистской Германией. Иногда мне кажется, что, появись у нас снова общий враг, мы даже сейчас смогли бы прийти к соглашению и сотрудничать, отставив идеологические разногласия.

– А как же ваша идея мировой революции?
– спросил Эйзенхауэр.
– Разве вы оставили идею захватить весь мир?

– Мировая революция рано или поздно произойдёт сама по себе, без нашего участия, - убеждённо ответил Хрущёв.
– Мы своё дело уже сделали, мы послужили примером для всего человечества, создав государство рабочих и крестьян, где нет эксплуатации человека человеком. Теперь весь мир знает, что это возможно. Капитализм будет сопротивляться до последнего, будет вставлять этому процессу палки в колёса, но переход к социализму и далее к коммунизму неотвратим. Даже если Советский Союз не ударит пальцем о палец, чтобы ускорить этот процесс, он всё равно произойдёт.

– Господин Первый секретарь, я начинаю бояться, что выйду из этой комнаты убеждённым коммунистом, - усмехнулся Эйзенхауэр.

– Я себе такую задачу не ставлю, - рассмеялся Хрущёв.
– Вы наверняка читали опубликованные выдержки из нашей военной доктрины?

– Читал, - подтвердил президент.
– Был весьма удивлён. Господин Даллес уверил меня, что это очередная красная пропаганда и ничего более.

– Ничего подобного. Это - официальная военная доктрина СССР, - ответил Хрущёв.
– Официальный документ, определяющий, в том числе, нашу внешнюю политику. Я-то знаю. Там моя подпись стоит.

– Вы хотите сказать, что ваша концепция "мирного сосуществования" - это новая официальная позиция Советского Союза?

– Конечно! Господин президент, мы совсем недавно вышли из тяжелейшей войны. Меньше всего мы хотели бы сейчас ввязываться в следующую, как бы ни мечтали об этом господин Даллес со своим братцем.

– А помнится, дядюшка Джо был совсем другого мнения...
– заметил Эйзенхауэр.
– Турция, Иран, блокада Берлина... Как-то не вписываются его действия в концепцию мирного сосуществования.