— Делайте, как решили, — спокойно заявила Сашенька.

— Нет, вы скажите, — настаивал Семен, — брать или не брать?

— Не берите, — твердо сказала Сашенька.

Майя бежала к остановившемуся грузовику, но машина вдруг набрала скорость и пролетела мимо нес, разбрызгивая во все стороны жидкую грязь.

— Ну как? — спросил Семен. — Это месть?

В его голосе Сашенька уловила явную иронию.

— Нет, — резко ответила она, — Это тоже воспитание.

Она опустила стекло дверцы кабины, высунулась из окна и поглядела назад. Машина шла быстро, но все еще виднелась кабина засевшего грузовика, и на фоне белесого неба вырисовывалась одинокая фигурка, стоявшая на обочине широкой колеистой дороги.

— Дело в том, — тихо добавила Сашенька, поднимая стекло, повертываясь к Семену и глядя на его сжатые губы, нос горбинкой и большие руки, лежавшие на баранке, — дело заключается в том, что эта девушка однажды тоже нарушила главный закон дороги!

Этим летом, ближе к сентябрю, я побывал наконец в родных местах, в Стариковке. День выпал жаркий. Пока я шел от райцентра лугами да полями, а до Стариковки транспорта не предвиделось, еще было под ветерком терпимо. Когда же вступил в лес, стало жарко, и небольшой чемодан, в котором находились дорожные вещи да «городские» подарки тете, показался тяжелым.

Никого у меня в Стариковке, кроме вдовой тети, не осталось, но я все же решил съездить и поглядеть.

В лугах стояли стога, по ложкам стлался лен. А в лесу только птахи изредка вспархивали, а деревья стояли молча. По песчаной дороге, накаленной солнцем, шла глубокая рубчатая колея. Видать, и машины в Стариковку ходили.

Так и шел, останавливался у каждой лесной речки. Текли они беззвучно, только струя отмечалась рябью среди осоки. И вспоминал с радостью, с интересом название каждой речки, и овражка, и отворота-просеки в лес.

Не близко было идти, так что о чем я только не передумал, пока не добрался до времени, когда мы с Димкой спали на сеновале, и начали ходить на охоту, и была у нас подруга Линка, и брал иногда нас с собой на охоту Петруня!

Учились мы с Димкой да Линкой, которую полностью звали Капитолина, в райцентре, а летом жили у себя в деревне, работали в колхозе и занимались мальчишескими своими делами.

В ту послевоенную пору, не очень-то сытную, все же радостно и хорошо нам было, как и большинству ребят. Мы были уже подростками, недолго оставалось до совершеннолетия. Мы и по ягоды ходили, по грибы, за местным хариусом, что зовут у нас сорьезом, на лесные речки. Кстати, сорьеза — самой вкусной рыбы, что я в жизни едал, — водилось в тех речках немало. Должно быть, потому редко встретишь у нас Щукиных или Карповых, а Сорьезовы есть. И Линка носила фамилию Сорьезова.

Димка — закадычный мой друг, может, потому и закадычный, что, кроме него, ни одного парня нашего возраста в маленькой Стариковке не имелось, — рос крепким, темноволосым, кареглазым и молчаливым. Я был и побелее, и похудее, и послабее его. Но мы силой не мерялись, силой мерялась с нами Линка.

Она была старше нас на два с лишним года, ростом равная с нами, тоненькая, сероглазая, с льняными, как у матери, волосами, но храбрая, как ее отец, что ушел на фронт, получил три ордена и погиб.

Она и Димку стукала не раз, пока он не признал ее превосходства, и стала у нас вожаком. А училась в одном с нами классе: год пропустила из-за болезни матери, потом еще зиму работала в телятнике. И; разумеется, была нас старше не только годами, но и умом.

Вместе с ней мы облазали все малинники и прочие ягодники, избродили все речки в округе, ходили на дальние озера. У меня и у Димки — какое для подростков счастье! — было по старенькому ружьишку. Линка и стрелять научилась. Мы с Димкой спали на сеновале, что находился за нашим домом над двором, срубленным отдельно от избы. Забиралась туда и Линка — посидеть. И велись там задушевные ребячьи разговоры, особенно когда шел на улице дождь.

Поплыли сразу в моей памяти зори над лесом и речкой, плеск рыбы, пьяный дух малинников. Увидел я сеновал, летние облака над ним, весенние березы, с веток которых срываются в гудящий полет майские жуки, увидел дожди и леса в снегу. Вдруг пахнуло кипреем, и грибной прелью, и только что отметанным на сеновал сеном. И так затронули меня все запахи и ощущения и звуки, начиная от скрипа колодезного журавля до хруста косы по росной траве, что, вспоминая, дошел я до года, когда мы познакомились с бельгийским ружьем.

В этот год Линка начала откалываться, точнее, не разделять полностью все наши забавы и намеченные предприятия. На сеновал, правда, она по-прежнему приходила, но разговор — при ней не всегда клеился. Сидим иногда, гладко течет беседа о предстоящей рыбалке или походе в лес. Мы с Димкой «снасть» налаживаем, к поводкам крючки привязываем. Все ладно, все идет по порядку. И вдруг Линка влепит вопрос:

— Слушайте-ка, ребята, я книгу прочла. Там — очень она его любила. А он ее бросил, а потом пожалел. Почему ж это так бывает?