Сейчас подруга тарабанит мне в окно, как будто начался пожар.

– Что? – киваю я из хаты, так как мне не терпится узнать, почему Королёва такая оживлённая?

– Выходи, – учащённо машет она рукой

– Что? – я выбегаю с крыльца босиком.

– Обувайся, Юрка приехал, – Маринка аж взвизгивает от радости.

– Ура-а-а! Юрка! – ору я, засовывая ноги в шлёпанцы, которые когда-то были босоножками.

Это, действительно, потрясающая новость. Теперь будет по-настоящему весело.

Юрка – сын тёти Лены Кузьмичёвой. Он старше меня на четыре года, а умеет считать только до десяти и плохо разговаривает. Юрка – дурачок, учится в специальной школе. Он приезжает в деревню очень редко. Когда он был здесь прошлый раз, я выгодно обменялась с ним колясками: я ему свою старую детскую с порванным синим сиденьем, а он мне новую кукольную, как настоящую, только маленькую. Не знаю, где он её взял, но я была счастлива: такой коляски не было ни у кого из девчонок. А как радовался Юрка! Он катал мою коляску по селу с утра до вечера, губами изображая мотоцикл и разбрызгивая слюни. А потом, Юрка уехал, и дедушка вернул Кузьмичихе кукольную коляску, а мою – рваную прикатил обратно в сарай с хламом. Мне было до слёз обидно… Было это лет эдак пять назад.

Мы с Королёвой направились к Кузьмичёвым, размышляя, узнает ли нас Юрка? Кузьмичёва Маринка сидела на калитке палисадника, как на жёрдочке.

– Привет, – сказала она, – я учусь летать, уже почти получается. Маринка спрыгнула на землю, часто размахивая руками.

– Ага, молодец, – снисходительно отозвалась моя Королёва, – Брат твой где?

– Какой он мне брат? – разозлилась Маринка, видимо, повзрослев, она стала стесняться Юрку, – Придурок, а не брат. Кузьмичёва – девочка не по годам резкая, и знает много ругательных словечек, – Ему до сих пор бабушка ноги моет.

В этот момент со двора вышел Юрка в синей куртке на голое тело. Раньше он тоже ходил полуголый, и говорил всем, что у него три соска. На самом деле, сосков у Юрки два, а третий, маленький, больше похожий на родинку посередине. Ещё он не стеснялся писать при нас и делал это очень часто, снимая шорты до земли. Тогда я первый раз увидела, как выглядит это у мальчиков.

Я вспомнила всё это сейчас, видя повзрослевшего Юрку, который уплетал что-то прямо из алюминиевой кастрюли ложкой. Вспомнила, и смутилась, почему-то представив, что там, у Юрки тоже выросло. Мы с Королёвой остановились у куста смородины и переглянулись. Юрка был совсем взрослый и чужой.

– Не узнает, – шёпотом предположила Маринка.

– Привет, – картаво отозвался Юрка, не прекращая жевать, – А где ваша коляска?

Похоже, память у него не дурачковая, а вполне себе нормальная память. Только, почему он сказал «ваша». Ведь коляска была моя, Маринка здесь совсем не причём, хотя она и просила у меня на день поиграть ту – кукольную, которая всем очень нравилась. Я, конечно, не маленькая девочка, чтобы думать о таких пустяках, но всё же неприятно. Почему, когда мальчишки видят Королёву, я отодвигаюсь на второй план? Даже Юрка-дурачок туда же…

Наконец-то я дождалась перехода в старшую школу. Завтра первое сентября. Сегодня мы с Маринкой ходили получать учебники. На стене нашей школы появилась странная надпись: «Цой жив». Я стесняюсь смотреть на неё при учителях. Я не знаю значения слова «Цой», но, видимо, это матерное слово. За лето я узнала несколько таких слов, от которых загорались щёки.

Видели всех наших. Лёлька Гаранина подстриглась почти под мальчика, но это её не портит. Сащин немного подрос и почти перестал заикаться. А по большому счёту, все такие же, как и были. Совсем на старшеклассников не похожи. Внешне. А вот поведение у многих изменилось. Когда мы с Маринкой подходили к крыльцу школы – Вовка нам улыбался и кричал «Шухер, Малояблоновцы». Я подумала, о том, что они, плотавцы, там в своей Плоте летом и так все виделись, поэтому нам он рад. Но не успела я улыбнуться в ответ, как Вовка кинул нам под ноги огрызок яблока. Что это с ним? И что такое «Шухер»? Вообще после лета плотавцы принесли с собой много странных словечек и непонятных шуточек.

– Что? Кого позвать? – отвечала Неманихина на любое обращение к ней. И все смеялись. Я лично не вижу в этом ничего смешного. А когда я сказала, что кончила считать учебники, полкласса полегло под парты. И Маринка тоже. По дороге домой я спросила её о причине всеобщего смеха?

– Не знаю я, – отмахнулась подруга, – но лучше говори «закончила».

Я поняла, что слово как-то относится к вопросу человеческого размножения. Только эта тема могла вызвать такой дикий приступ смеха. Видимо за лето все одноклассники узнали страшную тайну, которую мне поведала Римка, когда я с дедушкой приезжала в гости к маме. Эту тайну я доверила только Маринке и сестре Ниночке, которая, кстати, мне не поверила, и долго смеялась, давясь шелковицей. Ну, ничего, она ещё совсем малая для таких знаний. Я в её возрасте, кажется, ещё верила, что дети рождаются из пупка.

А ещё сегодня все смеялись, рассматривая учебник немецкого языка. Там на каждой странице нарисован страшненький мальчик – репортёр Шрайбикус с фотоаппаратом. Серёжка Чернов весь день звал Муртазаеву Шрайбикусом.

Мне очень интересно поучить немецкий язык. А ещё теперь у нас будет история и биология. А математика будет называться алгеброй. И все предметы будут вести разные учителя. А Антонина Митрофановна останется в маленькой школе, и в наш бывший класс придут малявки-первоклшки

Новую свою классную руководительницу мы сегодня видели. Ирина Владимировна молодая, только после института. Маринке она показалась доброй. А я даже не знаю, мне жалко расставаться с Антониной Митрофановной.