«Его Превосходительству Министру иностранных дел СССР господину Молотову В.М. от испанского гражданина Каверо Антонио.

Заявление.

7/1Х1955 г. указом верховного совета СССР я был амнистирован и как говорилось в Указе подлежу репатриации на родину – в Испанию.

Однако я всё время нахожусь в сборном пункте для репатриации в станции Потьма, и ни кто не может мне объяснить, почему так долго здесь тянется дело моей репатриации.

Убедительно прошу Вашего Превосходительства ускорить, по мере возможности, мою отправку на родину.

Кроме того, так как у меня имеются кое-какие дела личного характера, которые я должен решать в Москве до отъезда на родину, а здесь в станции Потьма я никак не могу добиться никаких результатов, то еще прошу Вашего Превосходительства перевести меня, до моей отправки домой, в пункт, находящийся в станции Быково Люберецкого района М. О.

Прошу не отказать в моей просьбе. С уважением. 8 декабря 55 г. Каверо» [197]

В январе 1951 г на теплоходе «Крым» среди других был репатриирован под № 52 Мануэль Гомес Сапатеро (включен в список летчиков авиашколы № 6, направленный 21 января 1941 г. в ОК ИККИ Благоевой; работал на Ворошиловградском паровозостроительном заводе; после войны жил в Крыму, его история приведена Урибесом в качестве примера тяжелой жизни там в письме Шаронову от 14 марта 1947 г., женат, жалуется на ревматизм, находится в очень угнетенном состоянии; в 1947 г. арестован за попытку получить визу на выезд из страны), – выписка из акта об этом была направлена в феврале 1957 г. начальнику Тюремного отдела МВД [198] . К сожалению, сами материалы СОКК за этот период еще не рассекречены, но, безусловно, речь идет о большой группе репатриируемых испанцев.

К сожалению, мы не можем считать наше исследование полностью законченным, прежде всего, как мы уже отмечали, из – за нерассекреченности ряда архивных документов и трудности их поиска. Тем не менее, мы считаем сведения, приведенные в нашей работе, достаточно репрезентативными. Нами собраны конкретные данные о 501 испанском военнопленном, находившемся в лагерях на территории СССР, и о 94 испанцах, освобожденных Советской Армией без отправки в СССР. Кроме того, в нашей базе данных числятся конкретные сведения о 270 интернированных испанцах (считая как тех, кто хотя бы недолгое время находился в лагерях на территории СССР, будучи перемещен с освобождаемых Советской Армией территорий, так и тех, кто волею судеб оказался в этой категории после своего добровольного прибытия в СССР в 1937 – 1939 гг.). По официальным данным РГВА учтено 89 умерших военнопленных испанцев. Нами собраны сведения о смерти в СССР 159 военнопленных и 37 интернированных испанцев. Как можно видеть, эти цифры не сильно отличаются как от советской, так и от испанской статистики и, как нам представляется, более точны, хотя и не являются окончательными. Как мы уже отмечали выше, положение военнопленных и интернированных в системе ГУПВИ всё же отличалось, пусть немного, но в лучшую сторону, от положения российских заключенных в ГУЛАГе.

Наименее изученным вопросом, подлежащим дальнейшему исследованию, представляется нам выяснение судеб испанцев, задержавшихся в СССР после 1954 г. или оставшихся в нашей стране.

Испанское правительство не интересуют десятки умерших в русских концентрационных лагерях. На основании дел о смерти «El Pais» установила, что в сороковые и в начале пятидесятых годов испанцы находились в 20 лагерях СССР [199]

У Испании есть еще долг перед Второй мировой войной; этой главе истории уже полвека. До сего дня в забвении находятся испанцы, которые, будучи жертвами этой схватки, попали в концентрационные лагеря в СССР и умирали, оставляя безответные просьбы о репатриации; мрачные клинические истории о голоде и туберкулезе и свидетельства о смерти, протокольно записанные на полях газетного листа или на клочке оберточной бумаги.

Среди испанцев, интернированных в лагерях военнопленных в СССР, были люди, прибывшие как захватчики с Голубой Дивизией (1941 – 1944), одни из которых были убеждены, что их крестовый антикоммунистический поход был справедливым, а другие были обязаны этим участием дурным последствиям гражданской войны. Попадались жертвы капризной судьбы, как, например, экипажи торговых судов Испанской Республики, вынужденные из-за победы франкистов остаться в советских портах, и были также такие, кто захвачен был Красной Армией в ее победном ходе по Европе.

Испанцы, выжившие в лагерях, были частично репатриированы после смерти Сталина в марте 1953 года, а частично остались жить в СССР, растворенные в контингенте, названном Дети Войны. Умершие были погребены в могилах, затерянных в далеких местах, обозначенные иногда деревянными столбами и очень редко металлическими пластинами.

Столбы, если они были, очень быстро исчезли, иногда превращаясь в дрова. Кладбища по большей части стали пастбищами для скота, а затем были превращены в парки, мусорные свалки, застроены жилищами или промышленными предприятиями, так что к концу пятидесятых годов не осталось и следа от большинства из них. Но имена многих военнопленных (живых и мертвых) оставались заботливо зафиксированными в Особом Архиве, секретном учреждении, которое было создано в 1946 г. для использования полицейскими, политическими и судебными органами и к которому имели доступ Центральный Комитет КПСС, КГБ и Министерство внутренних дел.

В этом архиве хранились документы, конфискованные как военные трофеи в Германии в конце войны, так же как и бумаги многочисленных нацистских концентрационных лагерей и архивы Гестапо, а также собраны дела военнопленных в СССР.

Открывшийся для публики в 1991 году Особый Архив трансформировался в Центр Хранения Историко-Документальных коллекций, с 1994 года так гласит надпись на двери этого учреждения [200] . В его обширных хранилищах, в неисследованной части, содержатся сотни тысяч, может быть, миллионы дел, заботливо уложенных на огромные металлические полки.