За годы, прошедшие после отдачи сына чете Дорошевичей, Соколова сумела отвоевать себе место в литературно-газетном мире. Другого пути для нее не было: аристократическая среда отвергла, родня отвернулась, наследство давно распылилось. Хотя в свое время Денисьевы были весьма состоятельными людьми, о чем Соколова упоминает в мемуарах: «В начале пятидесятых годов мне пришлось случайно быть в Нижегородской губернии, где у меня оставался клочок земли, случайно уцелевший от громадного состояния, прожитого моей матерью, принесшей за собой в приданое 4000 тысячи душ крестьян в имениях, при которых были и фабрики и заводы. Замечу мимоходом, что так спускать свои состояния и так проживаться, как делали баре тех времен, в настоящее время уже не умеют… Кругозор уже… Размаха прежнего нет!» [57] В год смерти полковника Урвана Денисьева, как свидетельствует его формулярный список, ни у него, ни у его жены недвижимости уже не было.

В общем, нужно было научиться зарабатывать на жизнь. Тем более что на скромнейшие доходы мужа рассчитывать не приходилось. Да и прожил Сергей Соколов не так много. Дата его смерти неизвестна, но уже в 1875 году она подписывалась в документах — «вдова московского мещанина Александра Урвановна Соколова». Кстати, неблагозвучное отчество Урвановна она вскоре сменила на привычное Ивановна. К этому времени на руках ее были двое детей — сын Трифон и дочь Марья.

В поисках литературной, прежде всего переводческой работы она обратилась к старому знакомому отца, известному журналисту и музыкальному критику Н. М. Пановскому, а тот свел ее с Михаилом Никифоровичем Катковым, крупным публицистом, редактором газеты «Московские ведомости». Государственник и умеренный, но принципиальный реформист, Катков понимал, что в газетном деле не последнюю роль играет острое публицистическое слово. В июле 1868 года он предложил Александре Соколовой вести в «Московских ведомостях» фельетон и не прогадал. Острый язык, который он учуял во время встреч с молодой смолянкой, придал скандальную окраску первым ее выступлениям, задевавшим городские власти, купечество. Очень скоро обнаружилось, что у Соколовой имеется еще и дар знающего и одновременно остроумного музыкального и театрального критика. И вот ее имя как присяжного рецензента спектаклей Малого театра, Итальянской и Русской оперы уже гремит в старой столице. Она много пишет и в «Московских ведомостях», и в воскресном приложении к ним — «Современной летописи». Благодарный Михаил Никифорович предоставляет ей квартиру при редакции газеты. Мемуаристы не очень жаловали как правило не лезшего за словом в карман редактора «Московских ведомостей». А вот Соколова оставила о нем восторженные воспоминания: «Чистый, как хрусталь, с доброй, незлобивой душой и сердцем, открытым для всякого добра, Катков мог подлежать суду общества единственно только в силу своих крайних мнений и увлечений как публицист, но и тут он имел красноречивое оправдание в том, что всегда думал то, что писал и говорил, и что все высказываемое им было искренно и совершенно бескорыстно» [58] .

Болезнь прервала работу у Каткова, после которой Соколова уже не вернулась в его газету и перешла в «Русские ведомости». Об этом периоде она вспоминала, как о «светлой странице своей литературной жизни». Здесь ей дали полную волю как театральному рецензенту. В рубрике «Театральные заметки» она дотошно разбирает спектакли московских театров, входя в обсуждение даже таких деталей как грим и костюмы актеров. В начале 70-х годов Соколова или, как ее уже начинают звать, Соколиха, не только безжалостная театральная обозревательница, но и ядовитая фельетонистка, выступавшая на злобу дня под псевдонимом Анфиса Чубукова, становится колоритной фигурой старой столицы. Коллега по «Русским ведомостям», не терпевший ее А. П. Лукин писал в 1883 году, что «если Соколова не имеет славы всероссийской писательницы, зато в Москве слава ее гремит по всем улицам и стогнам, от Плющихи до Болвановки и от Швивой горки до Плетешков.

Здесь все ее знают. Да и как не знать эту „литературную даму“, непременного члена первых представлений в театрах, концертов, гуляний, выставок и всех тех мест, где почему-либо собирается публика? Пред приговором Соколовой дрожали артисты, а более трусливые из них старались всеми средствами заискать расположение у своего, хотя и не всегда беспристрастного, но очень грозного критика. В среде же купцов Замоскворечья, Таганки и Рогожской имя Соколовой производило такой же трепет, как слово „жупел“.

Уверяют, что каждый купец, при встрече с Соколовой или когда услышит случайно ее имя, считает долгом осенить себя крестным знамением и промолвить про себя: „Помяни, Господи, царя Давида и всю кротость его!“» [59]

Свою «энергичную и одухотворенную» работу в «Русских ведомостях» Соколова вынуждена была прервать после прихода в редакцию В. Н. Неведомского, который завел казенные порядки. С осени 1873 года она ведет фельетон в газете А. Краевского «Голос» и тогда же получает приглашение «на очень выгодных условиях в „Русский мир“, редактировавшийся и издававшийся в то время известным в военном мире генералом Черняевым». Газета «Русский мир» была близка славянофильским кругам, выступала против реформ военного министра Д. А. Милютина и одновременно ратовала за укрепление социальной и политической роли дворянства. Последнее особенно отвечало общественным взглядам Соколовой, для беллетристики которой судьба русского дворянства была сквозной темой. Она возглавила московское отделение «Русского мира».

Как раз на этот период приходятся ее дела с подложными векселями. Финансовые махинации, скорее всего, были средством поправить свое материальное положение настолько, чтобы завести, наконец, собственное дело. В августе 1875 года она перекупает у отставного надворного советника А. Ф. Федорова право издания газеты «Русский листок». Утвержденная Главным управлением по делам печати программа «Русского листка» соответствовала традициям «малой прессы»: справочный отдел, биржевая, торговая, судебная хроники, «внутрироссийские новости» и «литературный фельетон». Новая издательница добилась права ввести политический отдел (отечественный и иностранный), а также увеличить периодичность с двух до четырех раз в неделю. Первый номер обновленной газеты вышел 16 ноября 1875 года. Со средствами было туго, и нередко все страницы номера заполнялись писаниями самой Соколовой вместе с разного рода перепечатками из других изданий. Тем не менее Александра Ивановна чувствовала себя на коне, надеялась, что дела поправятся и к ней придет большая удача. Увы — надежды не оправдались. В марте 1876 года вышел последний номер «Русского листка», а в октябре она вынуждена была передать издание А. А. Александровскому, переименовавшему его в «Русскую газету». Соколова осталась в ней сотрудником редакции.

Целых пять месяцев, ежели считать со времени выхода первого номера «Русского листка» (всего вышло 56 номеров), Александра Соколова была владельцем собственного издания.

В этот период у нее просыпается стремление писать беллетристику. Первую повесть «Сам», в которой деспот-купец губит родную дочь и ее возлюбленного, она читает В. А. Соллогубу. Знаменитый автор «Тарантаса» находит у начинающей писательницы большой талант, но вместе с тем предостерегает от опасности разменяться на «газетные пятаки». Но что же было делать, если постоянный заработок давала только ежедневная газетная каторга? «И та газетная работа, — не без горечи вспоминала она, — которую Соллогуб называл „газетными пятаками“, сделалась моим уделом, и в беллетристике я заняла скромное место фельетонного романиста, которое хотя и дало мне немало денег, зато славы и известности не дало и не могло дать никакой» [60] .

В декабре 1900 года Дорошевич напишет статью-некролог «одной из русских писательниц Капитолине Валериановне Назарьевой» [61] . И покается, что это они, молодые и насмешливые фельетонисты, «выдумали ей это смешное имя» — Калерия, что они «травили ее из года в год», «изощрялись над этой „многописательницей“», «бесконечной романисткой, существовавшей для публики, незнакомой еще с критикой».